Игорь Неверли - Парень из Сальских степей. Повесть

И дала мне «Пламя» [66] «Пламя» - книга Бжозовского, очень популярная в революционно настроенной среде. Бжозовского. О, это действительно обжигало и будило тревогу! Тут стоило лазить в словарь и расспрашивать бабушку. Я прочел этот роман несколько раз и, возвращаясь к той или иной мысли, уже находил в темных сенях чужого языка слова, вызывавшие волнение: смотри-ка, до чего это красиво, сильно, хотя и не по-русски!

А потом последовали «Канун весны», «Кукла», «Очерки углем» [67] «Канун весны» Жеромского, «Кукла» Пруса и «Очерки углем» Сенкевича - произведения польской классической литературы. и так далее и так далее…

Постой, к чему, собственно, я рассказываю все это? Ах, да, чтобы ты больше не удивлялся, откуда я что-то знаю, и чтобы не прерывал меня больше, как ребенок: а зачем? а откуда? Потому что я не всегда могу ответить на твои вопросы.

О чем же мы говорили? О том, что Кичкайлло приехал из Ломжи совсем другим?

Ну да, уехал Кичкайлло в одежде Гжеляка, короткой и тесной, хотя хорунжий вовсе не был заморышем. Теперь он был одет хорошо, по росту: на нем была подбитая овчиной бекеша, зеленая охотничья шляпа с пером, приличные сапоги, синий пиджак и черные бриджи.

- Да это же сам пан эконом, честное слово! - смеялась Гжелякоза, разглядывая Кичкайлло со всех сторон.

- Коли я эконом, то ты - ясна пани! - отшучивался Кичкайлло. - Ясна пани с Жилованьца!

Он привез всем подарки и кучу новостей. Зять уже с правосудием расстался: нет судов, нет и посыльных. Это ему даже на пользу пошло - он порядком разбогател, у них теперь новая красивая квартира, живут супруги по-прежнему в согласии, беда только, что господь бог детей им не дал. Войнар-малюсенький болтливый человек, неравнодушный к корнишонам и рюмочке, давно спустил бы все, но Войнарова, до замужества Кичкайлло, - баба под потолок, солидная, степенная, держит в руках мужа и казну. Они открыли столовую при вокзале, большие деньги загребают. Но совесть у них жиром не заплыла: приняли они Кичкайлло сердечно, одели его, выправили бумаги, простились с искренней заботой, дали денег.

Живет у них на квартире железнодорожник. Черненький, худенький, кожа и кости, посмотреть не на что, но именно он - комиссар движения!

Что за комиссар и какого движения, Кичкайлло не знает, только догадывается. Потому что комиссар дал ему «нелегальщину» и все подробно объяснил: что фрицев отлупцевали под Москвой, что у поляков теперь с Советским Союзом согласие, что там создается польское войско, а тут готовится восстание. Война теперь продлится недолго, на троицу конец будет.

В столь близкий конец я не слишком верил, но, просматривая нелегальные газеты, ясно видел, что международная ситуация изменилась не в пользу немцев и что польский народ вступил в период мобилизации всех сил на вооруженную борьбу.

На следующий день Гжелякова поехала с Кичкайлло в волость и прописала его под именем Ручкайлло. Скоро весна, сказала она там, ей самой не справиться в поле, вот и взяла мужика в помощь. Выглядел он отлично, показал прекрасную метрику, а благодарность за пойманную для Геринга рысь окончательно покорила волостное начальство.

На обратном пути Кичкайлло молодцевато подкатил к дому, выпряг коней и тут же взял Петрека в оборот. Петрек почувствовал то же, что почуяли кони, собака, скот и вся усадьба: кончились бабьи мытарства! Пришел мужик, хозяин, берет все в руки и рвется к работе.

Кичкайлло распирала сила, желание доказать свою пригодность и благодарность. Он трудился за троих и шумел за пятерых. Кичкайлло был упоен работой, свободой. Напевая высоким фальцетом, он радовался тому, что может излить в песне свои чувства, тоскливые, как предвечерняя мгла.

В конце дня в дровяном сарае он внезапно схватил Петрека за плечи и пристально посмотрел ему в глаза. Круглолицый паренек взбрыкнул ногами и замер в руках Кичкайлло под его резким, сосредоточенным взглядом.

- Я для тебе буду батька, - торжественно проговорил Кичкайлло. - Але каб ты мене выдал, то собачу знайдешь смерть!

- О-ей хозяин, чтоб я издох, ежели скажу! - поклялся курпянин. - Буду молчать!

- Ну так ты слово держи!

Кичкайлло разобрал поленья, достал оттуда винтовку и вместе с Петреком пошел в лес.

Вернулись они поздним вечером, неся на жерди дикого кабана, «паршука», как говорил Кичкайлло. Два дня он резал мясо, потом солил его в бочках и коптил в ямке ветчину к пасхе.