Игорь Неверли - Парень из Сальских степей. Повесть

- Попробуйте наших подпломыков [60] Лепешки, которые пекут на подовом огне. Их делают из остатков теста при выпечке домашнего хлеба. , - пригласила она, пододвигая сковороду с шипящим салом, - я вчера хлеб пекла, а ребята всегда подпломыков просят.

- Спасибо, - ответил я. - Давно я их не ел.

- Вы по-польски умеете? - удивилась она. - А где же вы подпломыки ели?

Я сказал, что в Белостоке. Бабушка Трояновская, у которой я стоял на квартире, время от времени пекла хлеб, и ее внучка Эльжуня также просила подпломыков.

- Эльжуня, - добавил я, - была чуть поменьше вашей дочки, у нее-то я и учился польскому. Дети ведь самые милые учителя.

- Любите детей, - заметила она. - У вас, наверно, свои есть?

- Конечно, дома у меня сынок остался… Она тихонько вздохнула и пододвинула ближе горшок каши с молоком.

Настроение у хозяйки было невеселое. Муж ее погиб на войне. Она осталась одна с двумя детьми. А хозяйство большое: пятнадцать моргов [61] Морг - земельная мера, равен примерно 0,5 га. земли, два морга сада, пара лошадей, три коровы, свиньи, птица… Помогает один батрак, но он еще мальчишка, восемнадцать лет ему. Был бы над ним хозяин - другое дело… Тяжко так, одной. Помощи никакой. Есть, правда, в деревне родня мужа, но с такой родней…

Она только махнула рукой и умолкла.

- И что это я вам говорю, - спохватилась вдруг хозяйка, - у вас свои хлопоты, похуже. Что вы теперь делать будете?

Кичкайлло рассказал, что у нас убили товарища, который придумал побег и даже раздобыл лекарства, чтобы мы лечили людей, и что я отморозил ноги. Нам нужна лошадь до Ломжи. Может быть, ее батрак отвезет нас в Ломжу?

- А зачем в Ломжу?

- Потому что у него, у Кичкайлло, в Ломже есть зять, посыльный в городском суде. Он поможет устроить меня в больницу.

- Что, так плохо с вами?

- Я врач, знаю: надо спешить. Может, еще удастся спасти ноги.

- А если нет?

- Ну так их отрежут.

Наступило молчание. Вдруг от печки раздался плачущий голосок:

- Мама…

- Что такое?

- Мама, я не хочу, чтобы пану ноги отрезали!

- Тише, Иська! Кто же этого хочет…

На мгновение она задумалась. Морщинка над беспомощной линией бровей стала глубже.

- Вы говорите, что вы доктор и у вас есть лекарства, почему же вы сами себя не полечите?

- Потому что лечение требует времени, спокойного угла, чистоты, ухода. Кто-нибудь должен был бы ухаживать за мной. Где я все это возьму?

- У меня наверху светелка есть. Муж строил для дачников. Живем мы на отшибе, деревня далеко… Вас тут никто не увидит. Попробуйте, может, как-нибудь.

Она не докончила - Кичкайлло вдруг положил ей на плечо руку.

- Каб тебе, матка, бог щастя дал! Послухай… - И Кичкайлло рассказал: уходя в армию, он захватил с собой метрику и благодарность. Настоящую метрику из церкви Святой Троицы в Беловеже и благодарность президента за рысь, которую он поймал живьем для главного ловчего Третьей империи - Геринга. Такой рыси еще никто не видывал - целый теленок! Он эти две бумажки пронес через лагерь, они зашиты в куцей австрийской куртке. Теперь он поедет в Ломжу, зять ученый, сумеет переделать какие-то там две буквы, и вместо Кичкайлло будет Ручкайлло. Никто не усомнится, что это польский гражданин, да еще гражданин, полезный немцам. Пусть тогда хозяйка пропишет его как батрака, уж он здесь дело наладит! Хозяйство станет, как игрушка. И пусть только мужнина родня попробует запахать ее землю - ой-ей-ей!

Он показал кулак, похожий на булыжник.

- Та я з них мамалыгу зроблю!!! А дохтур, - продолжал он, - дохтур пускай себе лежит в светлице. Пускай лечит ноги. А встанет - он себя покажет! Бо се такой человек… Се такой человек, - вертел кудлатой головой Кичкайлло, - такой чоловек, што с тобой и у хворобе и у бою!

Светелка была опрятная, как, впрочем, и все хозяйство Гжеляковой. Здесь было все, что нужно, чтобы жить спокойно и удобно: массивная деревянная кровать, стол, три скамейки, сосновый шкаф, таз для умывания, вешалка и кафельная печь. Друг против друга два окна: одно обращено к лесу, другое к полям, простирающимся белым стеганым одеялом до темнеющих вдали хат. Там начиналась деревня Бельки Дуды.

На стене висел курпевский домотканный ковер, обрамленный цветными бумажными украшениями в виде колосьев и елочек. На столе, среди пальм и бумажных цветов, стояла фигурка скорбящего Иисуса. В углу свисали с потолка пучки каких-то трав. Стены были нештукатуренные. Голые, покрытые лаком доски отливали разными древесными слоями. На потемневшей с годами, словно слегка поджаренной сосне поблескивали капельки застывшей смолы. Комната пахла смолой и травами, дышала порядком и простотой народной культуры.