Генрих Гофман - Самолет подбит над целью

— Скажите, Дубенко, вы ведь летели позади Долаберидзе. Неужели вы не видели, что с ним произошло?

Дубенко встал.

— Товарищ майор! — проговорил он, опустив голову. — На втором заходе я его еще видел. А на третьем... Над целью стоял сплошной дым. Да еще эти два «мессершмитта» взлетали с аэродрома... Когда я вышел из атаки, Долаберидзе уже не было видно.

Летчики неотрывно смотрели на Дубенко.

— Ну что ж, бывает, — медленно произнес Емельянов. — В таком пекле, Александр Дмитриевич, — обратился он к Голубеву, — для того чтобы за всем уследить, большой боевой опыт нужен. Не всем это скоро дается. В бою с кровью прописные истины постигать приходится.

Проглядел Дубенко, а теперь вот гадай. Где Долаберидзе? Что с ним? Формально пропал без вести, а он, может быть, подвиг совершил — врезался на своем штурмовике в фашистские самолеты. — Емельянов задумался и, что-то вспомнив, покачал головой. — Разное случается в жизни. Помню, прибыл к нам в полк инженер эскадрильи. Не успел на фронт приехать, как спрыгнул по неосторожности с крыла под вращающийся винт и погиб. Послали мы его семье извещение: «На франте борьбы с немецкими захватчиками...» и так далее. Тяжело родным, а все же известно, что с человеком. Им и почет, и пенсия как семье погибшего...

А с летчиком Жевтоножко по-другому получилось. Однажды не вернулся с задания. Где он? Неизвестно. Тоже, как сейчас... никто не видел.

Сообщили, помню, его семье: вылетел на боевое задание и пропал без вести. Жене и пенсии не дали. Раз без вести — может, он в плену находится.

Через пару месяцев потеснили немцев в тех местах. Это когда Ростов освободили, помните? Сначала случайно отыскался в поле штурмовик, а потом от жителей ближнего села узнали и о судьбе Жевтоножко.

Оказывается, штурмовик был подбит зенитным снарядом. Жевтоножко сел, как говорят, «на пузо», с убранными шасси, недалеко от дороги. По ней двигались немецкие автомашины с солдатами. Два грузовика свернули с дороги и направились к самолету.

Ехали спокойно — упавший самолет был им уже не страшен. А Жевтоножко видел, как машины сами медленно вползают в сетку прицела и приближаются к перекрестию. Он нажал на кнопку оружия и прошил передний грузовик от мотора до конца кузова. Машина загорелась, стала. Из второй попрыгали на землю немцы. Рассыпались по полю и, стреляя на ходу из автоматов, начали подбираться к самолету.

Тогда Жевтоножко вылез из кабины, спрятался за бронированной обшивкой мотора и с пистолетом в руке стал ждать.

У него было всего две обоймы — по восемь патронов в каждой. Он почти в упор произвел пятнадцать выстрелов и убил еще девять гитлеровцев.

Емельянов глубоко вздохнул.

— Последнюю пулю Жевтоножко оставил для себя,

— Вот тебе и без вести пропавший, — тихо проговорил Семенюк.

— Да... сильный был, этот Жевтоножко, — сказал Архипов.

— Такой же, как и вы, комсомолец. Двадцать лет ему было, — ответил майор Голубев. — Наши советские люди ночью недобрали Жевтоножко и похоронили его как героя.

Несколько минут не было слышно ни единого слова. Будто летчики молчанием чтили память погибшего.

И, как всегда, Семенюк высказался первым:

— Карлов тоже живым не дастся.

Все вопросительно посмотрели на командира полка.

Иван Алексеевич Емельянов... Это он учил их драться и побеждать. Нередко в опасные моменты боя Емельянов принимал на себя атаки «мессершмиттов», словно птица, отвлекая врага от своих птенцов. Так было на Дону, на Волге, и каждый знал, что так будет всегда, пока бьется сердце этого человека.

Он знал и умел оценить каждого летчика. Поэтому все с нетерпением ждали, что окажет командир о Карлове.

И Емельянов ответил:

— Если жив Георгий, то пробирается он сейчас где-то тайком, в темноте. Будем надеяться, что вернется.

— Тем более автомат у него есть, — добавил Семенюк.

— У Карлова не только автомат на вооружении. У него еще партийный билет. Этот всегда подскажет, как действовать, — убежденно сказал Голубев.

— Вот тут ты, Александр Дмитриевич, в самую точку попал, — поддержал его командир полка. — А пока временно командовать эскадрильей назначаю лейтенанта Мордовцева.

Емельянов встал и, собираясь уходить, повернулся к Архипову:

— Пишите отцу письмо, а потом продумайте порядок работы летчика в кабине. Завтра полетите на боевое задание рядом со мной. Я сам поведу вашу эскадрилью.

В то время, когда происходил этот разговор, в то время, когда Георгий Карлов прятался на чердаке сарая, сержант Долаберидзе, преодолев десятикилометровое бездорожье степи, лег отдохнуть в камышах у берега Маныча.