Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Так начинается старая песня…

Сероко смотрит на огонь, и сердце его щемит тоска. Он знает, чем кончится эта песня. И однажды он подумал, что песня врет. Когда-то — он уже плохо помнит, когда это было, — он зарыл на вершине каменной сопки жену, умершую от родов. Приехал поп, отпел ее и заставил Сероко поставить над рыжим холмиком связанный ремнями крест. Этим крестом были зачеркнуты все его мечты о тридцати олешках и богатстве. Он по-прежнему пас с каждым годом растущее стадо Выль Паша. А потом, когда хозяин стал труслив и ласков, как вырвавшаяся из капкана лисица, к нему приехал Егорко Талей. Он спросил, сверкая кожаным портфелем, сколько работает Сероко и сколько он получит.

— Мы не ругаемся, — сказал хозяин, — десять лет работал, пятнадцать олешек дам. Зачем скупиться?

— Так! — сказал председатель тундрового Совета. — Ты не скупой. Мы подумаем об этом и решим.

Через месяц Егорко Талей вместе с товарищами решили. Сероко изумленно слушал о том, что ему принадлежат теперь двести оленей, волосяной тынзей, купленный хозяином у чердынских купцов, и чум с нартами. Выль Паш, потемнев лицом, уехал в стадо, зарезал трех лучших оленей и накормил мясом гостей.

Утром тынзей вырвал сердце стада, гордость и славу хозяина, сильных, как лоси, упитанных и крепких важенок и быков. В это время Выль Паш мрачно пил неразбавленный спирт, а потом вскакивал и, катаясь по чуму, безутешно плакал и бил чашки.

Сероко валил пойманного оленя на колени и ножом клеймил косым крестом ухо. Сколько ночей и дней он обдумывал, каким клеймом отметить своих оленей, так и не придумал и решил, что пусть над его прошлой жизнью будет стоять крест на ухе каждой важенки и быка.

Сосчитав свое богатство, он вместе с Егорко Талеем угнал свое стадо за семь дней и ночей от чума Выль Паша.

— Иди, Сероко, в колхоз, — сказал ему тогда Егорко, — женишься. Тебе ведь много лет, стареешь. Кто тебя будет сменять в таком богатом стаде?

Сероко не послушался тогда. Он был слишком счастлив, чтобы послушаться мудрого совета. Он хотел быть единственным хозяином над своим богатством. И он клянет теперь свой худой разум.

Хозяин обошелся без него. Он стал больше платить батракам, хоть и плохо батраки его слушались. И вот он посылает к Сероко охотника и говорит, что приедет в гости.

— Пусть приезжает, — сказал вестнику Сероко, — он хозяин, я хозяин. О чем нам ругаться?

И Выль Паш приехал. За ним гнали пастухи тысячное Стадо, и тогда Сероко испугался. Он понял, в чем дело, но было уже поздно. Его олени стремительно смешались со стадом бывшего хозяина. Сероко отгонял по три, по четыре олешка, но они снова возвращались в большое стадо Выль Паша и обнюхивали своих матерей, братьев и сестер.

Выль Паш помогал ему, материл своих пастухов.

— Дохлые зайцы! — ругал их хозяин и, чтобы Сероко не огорчился, устроил в честь его пир.

— О чем нам спорить с тобой, Сероко? Ты ненец, я ненец. Будем вместе пасти стадо. Твои олешки родят — свое клеймо ставь. Мои родятся — я ухо срежу. А дежурить по очереди. Один раз ты, другой раз мой батрак. Я на Егорку сержусь? Нет. Ты был в Хоседе — выбирать Егорку в самый главный совет? И я был. Я тоже хотел голосовать за Егорку и Семку Лаптандера, да времени не было. Я власть уважаю. И ты уважаешь. Ну вот и давай жить вместе!

Сероко исподлобья посмотрел на гостя и ничего не сказал.

— Ну и вот, завтра на мои тропы погоним.

…Так прошло три недели. Сероко пас огромное стадо хозяина. Иногда мимо него проезжали колхозники и жалели его.

— Молчите! — кричал на них Сероко и, возвратись в чум, запивал горе разбавленной водкой. Только от этого не становилось светлее на душе. Объезжая стадо, он с болью в сердце видел, как едят ягель то там, то здесь олешки с косым крестом на ушах. Он пересчитывал их и ночами не спал, думая о своем стаде, а когда засыпал, то видел страшные сны: волки перегрызли горла всем его оленям и не тронули стадо Выль Паша. Он просыпался, хватал ружье и сменял удивленного пастуха. Он снова сгорбился и смотрел на все черными глазами, недоверчиво и хмуро.

Когда же кончилась ночь и над снегами повеяли мягкие ветры весны, он, сжимая кулаки, сказал Выль Пашу:

— Буду пасти один.

Выль Паш засмеялся:

— Отделяй, мне не жалко. Зачем нам ругаться?

Но помогать в ловле оленей отказался.

— Старик я стал, куда мне?

Сероко принес из чума тщательно сложенный тынзей. По отметине на ухе он заметил свою белоногую важенку. Щелкнув, тынзей упал на ее рога. Она мелко затрепетала и свалилась на бок. Веревкой Сероко прикрутил ее к кусту тальника. Пока он ловил следующего оленя, важенка поломала себе рога, и веревка мертвой петлей скрутила ее шею. Сероко распутал тынзей у пойманного оленя и освободил важенку. Олени шарахнулись от Сероко, заметив в его жилистых руках черную змею тынзея — свернутое кольцо.