Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Что-то знакомое, сильно знакомое припомнилось Таули в ее движениях. И все-таки он не мог догадаться, что это была Нанук, дочь тундрового князька Тэйрэко…

Твердо решив жить с русскими в дружбе, Тэйрэко сдал ясак и послал в подарок воеводе Тайшину черно-бурую лисицу и голубого песца. Воевода, удивленный этим, велел привести Тэйрэко к себе.

— Нам века в дружбе жить, — сказал он Тэйрэко, — и тебе и нам от голи житья нет. Прими подарок царев и помни о дружбе. Коль худо будет, весть посылай. За мной хорошее не пропадет. Помни сие.

Он учтиво разговаривал с Тэйрэко и подарил ему кремневое ружье и три заряда к нему. Он подарил ему фунт стеклянных бус, разноцветные ленты и угостил его водкой.

Польщенный ласковыми словами воеводы, князь Тэйрэко на оставшиеся шкуры купил у обдорского купца Николки Нечаевского еще фунт бус, бочонок водки, сукон разных и даже кусок парчи.

Погрузив товары на нарты, Тэйрэко удивился отсутствию дочери. Он целые сутки искал ее, с горя попробовал веселящей воды и, пьяненький, покинул город, решив, что дочь убежала в родное стойбище, испугавшись русских.

Заря встречалась с зарей, так коротка была ночь. Тэйрэко ехал по тундре, и ярепс [37] Ярепс — веселая песня. слетал с его толстых губ:

Но Тэйрэко вспомнил о Нанук, и конец песни уже был такой:

Так ехал счастливый князек Тэйрэко, сочиняя ярепс о своей жизни.

В те дни слагалось много сказок и песен о счастье. Ветер нес их от стойбища к стойбищу, но люди не улыбались.

И думал народ, как найти счастье. Он ковал наконечники для копий и стрел, а женщины с волосами, белыми от старости, пели:

«Ихоэй-е! Счастье ищущий, не спи. Крепче натяни свой лук. Смажь его жиром с печени медведя. Простись с женой и детьми и спеши за третью сопку. Там, где хрустят белые ягельники под копытами диких оленей, там твое счастье.

Но, может быть, ты не найдешь его за третьей сопкой? Может быть, ты опоздаешь поймать красно-бурую лисицу счастья? Тогда иди еще за три сопки и дальше, до тех пор, пока оно не упадет перед твоими ногами красно-бурой лисицей. Торопись, пастух!»

И мчались нарты.

И солнце стояло в небе, жаркое, веселое и немного сонное. Сопки от моря до лесов покрылись зеленью трав, и от синих озер по низинам и щелям оврагов ранними утрами ползли, курясь, дымчатые туманы.

В полдень вставало марево над горизонтом, и путники видели обманчивые миражи — стойбища, стада оленей, льды, моря, реки и леса.

Путников было двое — Нанук и Пани.

Девушка просила остановиться. Вытащив из-за пазухи деревянного божка, девушка мазала ему губы гусиным жиром и просила у тадебциев хорошей дороги. Вскоре мираж пропадал, и веснушчатое лицо девушки теряло напряженность. И Пани, ее спутник, не отрываясь любовался ею.

Но, посадив ее на нарты и продолжая путь, он вновь сутулился и мрачнел. И чтобы ему легче было переносить страдания, она без умолку рассказывала ему, прижимаясь плечом к его спине. И на каждую фразу ее легко было ответить кивком головы — «да» или «нет».

И девушка говорила:

— Если бы сова полетела над нашей землей вокруг, она много больших дней и ночей летала бы, пока не состарилась. Так велика земля! Правда, Пани?

И Пани утвердительно кивал головой и был счастлив тем, что мог говорить без языка.

И еще говорила девушка:

— Скорее меня камнем великий Нум сделает, чем я вернусь в стойбище отца. Я никогда не устану ездить с тобой и помогать тебе во всем.

Пани обнимал девушку и так ехал с ней.

А солнце все сильнее и сильнее припекало землю, и копыта оленей уже давно были сухи.

Олени запыхались, и тяжелые языки вывалились у них изо ртов, но, почуяв запах дыма и собачьего пота, они рванулись вперед, перепрыгнули речушку с зелеными и красными камешками на дне и влетели в стойбище.