Иван Меньшиков - Полуночное солнце

— Музей, знаю, — сказал Хасовако, — это вроде церкви, только без попа.

— Нет, это совсем другое дело.

— Вот и я говорю — совсем другое дело, — сказал Хасовако, все больше и больше проникаясь уважением к девушке.

…На другой день Тоня проснулась поздновато. Хасовако пил чай. Это не мешало ему заниматься не менее важным делом. Отпив из чашки, он медными щипчиками выщипывал бороду и усы. Когда он дергал за волосок, губа его оттопыривалась, и он крякал. Хасовако не забывал и о гостеприимстве:

— Ешь, Тоня. В тундре надо много есть, чтоб силы прибавлялись.

— Я не хочу много. Живот большой будет, худо.

Хасовако, положив щипчики на латы, продолжал пить. Выпив семь чашек, он сказал задумчиво, точно советуясь:

— Помазать болванов надо…

И только сейчас Тоня заметила богов. Они качались над Хасовако, подвешенные за шеи крепкими ремешками. Самый маленький бог был привязан за ноги.

Отвязав трех болванов, Хасовако достал вина, пробкой помазал те места, где у них, должно быть, находились пупы. Потом положил болванов на латы, спинами вверх, и посыпал солью.

— Что ты делаешь, Хасовако? Ведь осердятся духи.

— Они уже осердились — восемь олешков у меня отняли.

— А правда, что они сильные? Говорят, что раньше они сильнее были.

— Как не были! Были. И еще не это бывало. Вот раньше змею подать носили — ребят живых. Один ребенок и убил змея. Все в миру было.

Хасовако посмотрел на богов в раздумье, привязал их вниз башками на одном ремешке и выпил вино. Было видно, что он не особенно их ценил.

— Продай мне пару твоих богов, — сказала Тоня.

— Куда тебе?

— В городе народу много, а богов мало. В городе хотят посмотреть на тундровых богов.

Хасовако в раздумье выщипывал бороду. Он был не прочь продать болванов, но боялся возмездия. Впрочем, почему бы их и не продать? Он сам ведь их делал: лицо из латуни, нос из белой жести да две медные бляхи, чтобы прикрыть неприличные места, вырезанные с особой тщательностью. Хасовако может продать этих болванов и наделать в два раза лучше новых. Тем более эти болваны уже, наверное, потеряли свою чудодейственную силу, если не могли спасти его олешков от гололедицы.

— Продай, Хасовако, — сказала Тоня.

— Он беда грязный у меня, — сказал Хасовако.

Вид у болвана был действительно жалкий.

— Ничего, мы вымоем…

— Тогда он потеряет свою силу.

— Почему?

— Ненецкий бог с испокон веку не мылся. На то он и ненецкий бог.

— Ну, пусть грязным и остается, — согласилась Тоня и вытащила деньги. — Сколько?

Глаза Хасовако оживились. Ему не хотелось продешевить.

— Это самые сильные болваны во всех тундрах, — сказал он значительно, — мне они дорого обошлись.

— Ничего, говори цену.

Хасовако подумал: сколько запросить? Ведь он впервые продавал своих богов.

— Десять рублей, — сказал он равнодушно.

— Я могу и пятнадцать дать, — сказала Тоня.

— Ну, бери тогда двух, — сказал Хасовако, — а третий в придачу — в городе мало богов.

Он умилился своим великодушием. Снял своих болванов. Крепко перекрутил их ремешком и завернул в плешивую оленью шкуру.

— Не показывай только никому в тундре — они силу потеряют…

Топя улыбнулась и передала пастуху деньги. Хасовако спрятал их за пазуху и, продолжая чаепитие, осведомился:

— А много городу болванов надо?

— Много.

— И дорого платить будут?

— Всяко. Какой бог. За хорошего — пятнадцать рублей, думаю, за плохого — три рубля.

— Вот-вот. Ну…

Хасовако пожалел, что у него нет больше болванов; впрочем, он сможет приготовить их целую партию к следующему приезду Тони.

— Есть еще длинные на Кровяных горах.

— А как туда попасть? — спросила Тоня.

— Я сейчас поеду туда. Оленьи копыта и спирта повезу маленько. Вот спирта надо найти. Нет спирта.

— Я дам спирта. За всех пастухов я угощу богов спиртом. Возьмешь меня?

— Баб-то болваны не любят.

— Я же спирт повезу.

— Ну, со спиртом-то, думаю, ничего.

Он натянул малицу и вышел из чума. Вернулся он довольный.

— Собирайся. Сосед уже нарты запряг. Торопиться надо. Потом аргиш собирать надо, на новые места чумы везти.

Тоня быстро оделась и захватила с собой кожаный баул. Хасовако привязал чемодан к передку нарт. Упряжка вздрогнула от прикосновения хорея и, приминая мелкие ветви кустарника, вынесла нарты к озеру.

Долгое время они ехали молча. Полная луна источала оранжевый свет. Луна была огромна, и около нее от земли до зенита стояли два серебряных столба.