Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Оставайтесь здесь, — сказал он заключенным из вещевой команды, — и следите, как бы Цвейлинг вдруг не вошел.

Сопровождаемый Янковским, Кропинским и Пиппигом, он направился в глубину склада. Увидев Янковского, мальчик пошел ему навстречу и, как доверчивая собачонка, дал взять себя на руки.

Янковский молча прижал ребенка к себе и заплакал беззвучно и без слез. Воцарилась гнетущая тишина. Пиппиг не мог ее долго выдержать.

— Ну, не устраивайте тут поминки! — грубо сказал он, хотя спазмы сжимали ему горло.

Янковский спросил о чем-то Гефеля, забыв, что немец не поймет его. Кропинский пришел на помощь:

— Он спросить, остаться ли маленький дитя здесь.

И вот сейчас он, Гефель, должен сказать поляку, что тот завтра уедет с эшелоном, а ребенка… Но он не мог произнести ни слова и почувствовал облегчение, когда Пиппиг ответил за него. Он успокаивающе похлопал Янковского по спине, дитя, мол, конечно, останется здесь. При этом он вызывающе посмотрел на Гефеля. Но тот молчал, не находя в себе сил возразить Пиппигу. Внезапно его охватил страх. Своим молчанием он сделал первый шаг к тому, чтобы нарушить указание Бохова. Правда, он, стараясь успокоиться, убеждал себя, что завтра еще будет время возвратить поляку ребенка, но в то же время он не находил в себе уверенности, что выполнит свой долг.

И только когда Пиппиг, по-своему истолковав молчание Гефеля, улыбнулся Янковскому: «Не горюй, старина, мы знаем, как ухаживать за ребенком!» — Гефель напустился на него:

— Не болтай глупостей!

Но этот протест прозвучал слишком слабо, чтобы убедить Пиппига. Тот только рассмеялся.

Янковский спустил ребенка на пол и стал с благодарностью трясти Гефелю руки, что-то радостно лопоча. И Гефелю пришлось молчать.

После того как Прелль ушел в Малый лагерь, Кремер послал одного из работавших в канцелярии заключенных за Боховым.

— Ты договорился с Гефелем? — был первый вопрос Бохова.

— Успею! — угрюмо ответил Кремер. — Лучше послушай, что творится.

Он коротко рассказал Бохову, что произошло у него с Клуттигом и Рейнеботом, и ознакомил его с приказом начальника лагеря.

— Они что-то чуют, это ясно, но не знают ничего определенного. Пока они считают меня главным коноводом, вы в безопасности.

Этими словами он закончил свой отчет. Бохов внимательно выслушал его.

— Значит, они ищут нас, — размышлял он вслух. — Ну что ж, прекрасно! Пока мы не наделаем ошибок, они нас не найдут. Но то, что ты становишься козлом отпущения, мне вовсе не нравится.

— Не бойся, своей широкой спиной я всех вас накрою!

Бохов испытующе посмотрел на Кремера, в его словах он уловил легкий оттенок иронии. Поэтому он не без раздражения сказал:

— Да-да, Вальтер, конечно. Я тебе доверяю. Лучше сказать — мы тебе доверяем. Ты удовлетворен?

Кремер резко отвернулся от Бохова и сел за стол.

— Нет!

Бохов насторожился.

— Что это значит?

Кремер больше не мог сдерживаться.

— Почему я должен сдать в эшелон маленького ребенка? У нас ему безопаснее всего! Неужели ты не понимаешь? Что кроется за этим ребенком?

Бохов ударил кулаком по ладони.

— Не ставь меня в такое трудное положение, Вальтер! За ребенком ничего не кроется!

— Тем хуже!

Кремер встал и прошелся по комнате. Видно было, что он старается побороть возбуждение. Затем он остановился, мрачно глядя перед собой.

— Дисциплина дисциплиной, но мне это слишком не по душе, — глухо произнес он. — Нельзя ли сделать как-нибудь иначе?

Бохов не ответил, а только вскинул руки, как бы говоря, что он не видит выхода. Кремер подошел ближе.

— Все дело в Гефеле, не так ли?

Бохов уклонился от прямого ответа.

— Ты напрасно задумываешься над такими вопросами.

— Ты говоришь — вы мне доверяете, — с издевкой в голосе сказал Кремер. — А я плевать хотел на такое доверие!

— Вальтер!

— Ах, брось! Чепуха! Вздор! Это твое проклятое скрытничанье. Ты бредишь конспирацией!

— Вальтер! Это черт знает что! Ради твоей же собственной безопасности ты не должен знать о делах больше, чем необходимо. Тебе это непонятно? Речь идет о твоей безопасности.

— Речь идет о безопасности ребенка!

Кремер начал упрашивать:

— Неужели с ребенком нельзя поступить иначе? Я его спрячу! Ну? Что? Предоставь это мне, у меня он будет в целости и сохранности.

Один миг казалось, что Бохов готов уступить, но затем он начал сопротивляться еще энергичнее.

— Невозможно! Совершенно невозможно! Ребенка надо убрать из лагеря, немедленно!. То, чего я от тебя требую, быть может, жестоко, согласен. Но ведь жестоки и условия, в которых мы находимся. Конечно, дело связано с Гефелем, Зачем мне это скрывать, раз ты и сам знаешь. Скажу тебе больше. Знай же, что я не брежу конспирацией. Гефель сидит в уязвимом месте. Слушай, Вальтер! В очень уязвимом. Если цепь здесь порвется, могут распасться все звенья.