Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Ничего особенного. Легкий испуг средь бела дня. Ну-ка, дружище, выпей вот это!

Кён приподнял голову Кремера вместе с подушкой и поднес кружку к его рту.

— Осторожно, питье горячее! — предупредил он. Кремер сделал глоток, просмаковал его и с удивлением посмотрел на Кёна. Тот хитро прищурил один глаз:

— Лакай!

Жадно пил Кремер глоток за глотком и, вздохнув от наслаждения, откинулся назад.

— Да откуда же у тебя это пойло?

— Не спрашивай, — таинственно ответил Кён.

Было заметно, как настоящий кофе оказывает свое живительное действие.

— Расскажи, что со мной? — настаивал Кремер.

— Клуттиг пробил в тебе пистолетом пару дырок. Но я тебя хорошо знаю. Дня через три ты опять будешь бегать и орать, как ни в чем не бывало.

Упоминание о Клуттиге окончательно привело Кремера в себя.

— Что происходит в лагере?

— Тревога, я тебе уже говорил. Разве ты не слышишь?

Они прислушались к далекому, а может, и близкому, гулу.

— Что-нибудь еще произошло?

— Да.

— Что?

— Начальство упаковало свои пожитки и убралось.

Кремер, моргая, смотрел на улыбающегося актера, и вдруг его лицо приняло злое выражение.

— Что ты сказал? Только через три дня? Ничего подобного! Я хочу встать, пусти-ка!

Кремер сделал попытку подняться, но со стоном упал назад. Кён дружески усмехнулся:

— Ну, не так шибко, сынок! Тише, тише…

Отбоя все не было. Проходили часы, а тревога по-прежнему сковывала лагерь. Когда день сменился вечером, сирена взвыла снова: вторая тревога! А ведь первая еще не кончилась. Стемнело, и вместе с мраком что-то зловещее вползло в лагерь и притаилось возле бараков. Никто из заключенных даже не думал о сне. Они сидели, не осмеливаясь зажечь свет. Там и сям в барак лили холодные синие лучи лампочки аварийного освещения. Иногда люди вздрагивали и глазами искали друг друга в потемках, Где-то громыхало. Гудение самолетов наполняло воздух, быстро нарастая и осязательно близко скользя над лагерем. Головы неподвижных, насторожившихся людей поднимались, взгляды устремлялись к стропилам крыши. Гул превращался в грохот, казалось, это мощные крылья самолетов бросают его на бараки, а затем он исчезал во тьме и дали так же быстро, как и появлялся.

И опять томительная тишина. Вернутся ли эти самолеты? Может, это немецкие? Находят ли они во мраке свои объекты? Не выискивают ли они бараки? Каждая минута словно была заряжена взрывчатым веществом. Длится еще тревога? Или окончилась?

Вечер стал ночью.

Перед затемненным административным зданием стояли машины. Тут же была и машина Клуттига. Сам он находился в кабинете Швааля вместе с Камлотом, Вейзангом, Виттигом. За столом совещаний стоял Рейнебот, бледный от волнения, ибо то, что здесь разыгрывалось, знаменовало последнюю фазу распада. Только что пронзительная трель телефона ворвалась в жаркий спор лагерного начальства. Швааль рванул трубку к уху, рука у него дрожала. Он назвал себя и вдруг заорал:

— Не понимаю, повторите!

Он слушал, судорожно сжимая трубку. Клуттиг яростно подскочил к Рейнеботу.

— Ты, мешок с навозом! Жалкий перестраховщик! — захрипел он.

Камлот за рукав оттащил Клуттига прочь.

— Ну! — закричал Клуттиг, когда Швааль швырнул трубку на рычаг. — Что вы, шляпы, теперь скажете?

Физически более сильный, Камлот, угрожающе сверкнув глазами, дернул Клуттига с такой силой, что тот повернулся к нему.

— Мы не шляпы, понятно тебе? Швааль прав!

Клуттиг вырвался из рук Камлота, оправил китель. Он дрожал всем телом:

— Прав?.. Этот дипломат, чинуша, тюремный душегуб… — задыхаясь, выкрикивал он. Переводя взгляд с одного на другого, он видел, что все они против него. — Подлый сброд все вы! Трусливая сволочь!

— Ты, кажется, считаешь свою взбалмошность мужеством? — сказал Швааль, подходя к Клуттигу. Имея за спиной союзников, он держался храбро. — Я рад, что воздушная тревога нас задержала… Господа, я только что получил самые свежие донесения. В Тюрингенском лесу гарнизоны наших многочисленных опорных точек борются с превосходящими силами противника. Самолеты штурмовой авиации разнесли на веймарском вокзале транспортные поезда. Ну, как по-вашему? Что теперь?

— Что теперь? — как эхо отозвался Клуттиг. — Теперь лагерная сволочь сидит на нас, как вши на шкуре!

Швааль покачал головой.

— Как-никак, эти вши — мое лучшее алиби. — И разведя руками, обратился к присутствующим — Мы человечны, господа! Не правда ли?

— Ты трусливый пес. Прищелкнуть тебя надо!