Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

Раз десять Иоана впадала в панику, через каждые полчаса она требовала, чтобы ее информировали о состоянии больного. Срок послеоперационного кризиса подходил к концу, и никаких осложнений не возникло.

При каждом движении в палате, всякий раз, как открывалась дверь и кто-нибудь обращался к ней с тем или иным вопросом, Иоана испуганно вздрагивала. Она то и дело выходила в коридор, напряженно прислушивалась, подбегала к кровати оперированного, чтобы лично убедиться, что все нормально, возвращалась и с еще большим ожесточением отдавалась работе.

Когда выдалась свободная минута, она, пристроившись на краешке дивана, задремала, охваченная приятным теплом. А может, ей только показалось, что она задремала. Прошла ли минута или вечность — она не отдавала себе отчета.

Предельный срок, по-видимому, давно миновал. Иоане нечего было больше ждать, нечего было больше бояться. На этой границе между сном и бодрствованием она, будто сквозь сон, видела бледное лицо своего больного, возвышающееся над сонмищем мертвых. Небольшие стенные часы пробили пять раз. Начало смеркаться…

Кто-то громко постучал в дверь. Иоана очень хорошо слышала этот стук, но у нее не было сил отреагировать на него. В помещение вошла сестра Фатима Мухтарова и сообщила, что состояние оперированного крайне тяжелое. Человек впал в коматозное состояние.

Иоана не сразу поняла, о чем идет речь. Трагичность положения как-то скользила поверх ее сознания, и она не могла сосредоточиться на этом. Сама она, всего лишь несколько мгновений назад пребывавшая на границе между сном и бодрствованием, не могла сразу провести границу между жизнью и смертью.

Иоана резко поднялась и, сбросив с плеч бремя усталости, встала.

— Кто? — спросила она, все еще не понимая, о ком говорит сестра.

— Больной, которого вы оперировали утром! — тоже в растерянности ответила Фатима. — Тот, что с гангреной.

Иоана почувствовала потребность ухватиться за что-либо. Из-за любого другого умирающего Иоана страдала бы намного меньше, чем из-за того, кого сестра Мухтарова, впрочем, как и остальные врачи и санитары, называла ее оперированным.

По поводу этого человека несколько дней подряд шли горячие, поистине драматические споры, из-за которых коллектив врачей в Березовке разделился на два лагеря.

Человек этот прибыл сюда с последней партией итальянских военнопленных. У него было ранение осколком в предплечье левой руки около локтя. Связки были разорваны до кости. Полностью была разорвана также и одна из главных вен. Вряд ли этот человек выжил бы в первые же минуты после ранения, если бы кому-то не пришла в голову мысль перетянуть руку поясным ремнем, что ограничило циркуляцию крови до локтевого сустава.

Но за время движения до станции и во время следования по железной дороге без немедленного хирургического вмешательства или хотя бы элементарной промывки и регулярной смены стерильных бинтов состояние раны ухудшилось. Шестеро лагерных врачей увидели неподвижную руку с раной, из которой сочилась черная кровь. Окружающие ткани были синюшного цвета, что, несомненно, указывало на гангрену.

К несчастью, раненый подхватил и брюшной тиф.

В мгновения, последовавшие после молчаливого осмотра раны, никто из докторов не сомневался, что больной обречен. Последний шанс исчез, когда какая-то заразная вша решила утолить свою жажду каплей его крови. Все так же хорошо, как и главный врач госпиталя, знали, что любое сочетание тифа, пусть с самой незначительной инфекцией, неизбежно ведет к роковым осложнениям. Плеврит и воспаление легких, отит и ангина, дифтерия и гангрена — все в одинаковой мере приводит к скоротечным формам брюшного тифа. Общее состояние резко ухудшается, сыпь на теле усиливается, движения больного становятся вялыми и замедленными, весь организм обезвоживается — все эти органические нарушения сочетаются с полным упадком духа, и ничто не может воззвать организм к активному сопротивлению.

И жизнь человека завершается — без всяких мук, но трагически и плачевно, и у очевидцев эта страшная сцена остается в памяти навсегда.

— Можно прямо сейчас отправлять его в морг, — сказал доктор Хараламб. — Медицина не в состоянии бороться сразу с двумя чудовищами — с тифом и гангреной. Бога люди уже схоронили, так что чудо сотворить некому. Смерть этого человека неизбежна. Сейчас семь часов вечера, завтра в это время его уже не будет в живых.

Но Иоана упорно отбрасывала этот вывод и завоевала на свою сторону в качестве союзников Анкуце и Ульмана. И это не потому, что остальные врачи — Михай Тот и Юсита — были согласны с доктором Хараламбом, а по той простой причине, что только Анкуце и Ульман были хирургами.