Сергей Кольцов - Тихая разведка

Высота «двадцать девять дробь семь» и впрямь была уникальным наблюдательным пунктом: с высоких, непонятно как выросших отдельно друг от друга, с густой кроной дубов окрестность вокруг лежала, как на ладони. Казалось, протяни руку — и ты коснешься ею черной, местами ноздреватой ленты асфальтового шоссе. Тут же лесная дорога Калинич — Станичка текла серовато-темной рекой в своих зеленых берегах и терялась в бесконечной дали.

Черемушкин посмотрел в сторону пленного радиста. Тот, уловив взгляд командира русской разведгруппы, поднес к глазам руку с часами и кивнул головой: да, пора! — и поспешно придвинулся к аппарату.

Радиостанция сразу же ожила высоким гортанным голосом на немецком: «Кречет — семь»!.. «Кречет — семь»! Я — «Кречет — один»!.. Я — «Кречет — один»!.. Как слышите? Прием! Но «Кречет — семь» не отзывался, и с каждым повтором вызова как бы строжал и наполнялся беспокойством голос радиста «Кречет — один».

После тягучей паузы властно-грубоватый голос уверенного в себе человека, чеканя слова, произнес:

— Запрашивать «Кречета — семь» больше нет смысла. Радист — исключительной дисциплины солдат. О посторонних на высоте сведений не поступало. Попасть в ловушку, наполненную сюрпризами русских, спецгруппа «Эдельвейса» не могла. В этом мы сейчас разберемся. Бронетранспортер гауптмана Зоненнбаха, командира роты «Эдельвейса» стоит у ворот хутора. Это его люди, возможно, ждут помощи. Поручите установить истину. С ним девять солдат, не больше, из десанта Бранта. Живо с высоты, прошу проинформировать меня о действительной обстановке.

— Кто это с командным властным голосом? — поинтересовался Черемушкин у немецкого радиста.

— Начальник штаба пехотной дивизии «Гамбург» оберст Клекнер.

— Товарищ капитан! По бездорожью к высоте от хутора Калинич пылит бронетранспортер «Ганомаг». На платформе — десять солдат в камуфлированной униформе. Кабина управления не просматривается.

— Удивительно, но все идет как бы по заранее написанному сценарию. За ним никто не увязался?

— Да как будто бы нет. За его кормой чисто, — спрыгнув с наклонной ветки дуба на землю, укрытый до этого завесой резных листьев, доложил старший сержант Касаткин. — Через пяток минут можно будет его встречать…

— Все ясно. Еще раз вспомним, что делает каждый из нас, кинувшись на абордаж: левый по ходу борт — сержант Мудрый и ефрейтор Цветохин. Правый — младшие сержанты Сабуров и Антонов. Задний борт — Давид Юрский. Из-за кустов, не ожидая остановки бронетранспортера, — вперед! Автоматы — за спины и в ножи. Ни единого выстрела. Раннее утро — наш союзник: многие немцы из десанта, несмотря на короткий путь от хутора до высоты, будут маленько кемарить. Осмотрительность солдат ослабнет. Продолжаю: Касаткин — старший команды правой, я отвечаю за левую сторону и кабину управления. Мне кажется, бронетранспортер затормозит. Повторяю: без шума и промедления, иначе… иначе немецкие солдаты из десанта «ганомага» начнут дубить наши спины автоматным огнем. Пленного радиста — в укрытие, под контроль Ковровой. Пожалуй, все. Внимание, ребята!

Натруженный шум мотора не перекрывал скрежет и стук металлических креплений бронированной махины. Бензиновая гарь волной поползла по кустарниковому поясу. Как и предугадывал Черемушкин, машина, заскрежетав тормозами, не дойдя до препятствия, остановилась. К ее бронированным бортам, не издав ни единого звука, стремительно метнулись люди. И прежде, чем распахнулись с обеих сторон тяжелые двери кабины управления, все было кончено. Но на беду разведгруппы на платформе «ганомага» находился по счету одиннадцатым фельдфебель Штейн. Расположился фельдфебель на свернутом, небрежно брошенном к кабине брезенте, и, сливаясь с ним, не был виден. Не спал и не дремал, находился в каком-то странном заторможенном состоянии. Внезапное возникновение на фоне утренней зари молчаливых и страшных в своих намерениях неизвестных лишило его дара речи и вызвало судорожную икоту. Но его крупное и крепкое мускулистое тело не являлось бревном, брошенным за ненадобностью к кабине. В нем жило и билось гордое и горячее, верное товариществу сердце солдата. Но прежде всего сыграл в его сознании сигнал собственной безопасности: от заднего борта на него с узким и длинным лезвием кинжала в руке устремился один из нападавших дьяволов смерти. В этот для себя и чужого роковой миг фельдфебель дернул гашетку лежащего у него на коленях автомата. Короткая в пять-шесть патронов очередь будто смела ефрейтора Давида Юрского. Перевалившись через борт, он упал навзничь на серый холодный песок высоты, обагрив его кровью.