Владимир Маканин - Асан

Дудаев кивнул: «Твой Костыев… Знаю… Помню… Удрал в Питер», — он меня сразу понял.

Я отнюдь не жаловался, только взял ноту повыше. Я знал (еще по советским совещаниям), что Дудаев любит высокие слова. Кавказ тому способствует. Предатель — это черное. Друг — это белое, белее не бывает.

Дудаев посерьезнел:

— Предают друзья, майор… Лучшие! Предают именно друзья…

И генерал заговорил. Он слегка взволновался. И слегка тер пальцы о пальцы. Его слова зазвучали. Хотя, по сути, он только повторял и повторял про лучших друзей. Которые нас предают… Почему?

А потому что все прочие нас сдают . Приятели сдают … Товарищи сдают … Сослуживцы сдают … И если ты накололся на них, на всех прочих — это ничто, это норма. Это жизнь. Если делают подлянку приятели, товарищи и все прочие — это просто люди как люди. Это мало что значит… Это ничего не значит. На Кавказе есть притча о волке и буланом коне…

Дудаев не изрекал и не поучал, он легко и с удовольствием рассказывал горькую притчу… При этом оглядывал склад, ящики. Я вдруг понял, что он здесь такой же, как все. Его возбуждало оружие.

Человек выкормил раненого волчонка, полагая, что тот станет ему собакой. Волчонок, разумеется, стал волком и сбежал в лес. Когда человек встретил его однажды в лесу, он с укором сказал: «Ты предатель», — на что выросший волк ответил: «Не нагружай меня чужим именем. Я просто волк. Я не был твоим другом».

«Я же не был твоим другом, — продолжал волк. — А вот твой конек буланый, который был твоим дружком и которого ты так любил… Которого ты кормил и поил слаще, чем самого себя… Которого ты из жалости не выхолостил… Который каждое утро ржаньем тебя будил… И который вчера, забыв тебя, увязался за молодой кобылой, ушел по тропе до самых гор… где наши леса… где как раз вчера я перегрыз ему горло, вот он — предатель».

Но притча не про нас с Костыевым. И что там ни говори, дома мы с ним сработали чудесные. Ляпали-стряпали, и вдруг — вот оно! Удалось!.. Возможно, и впрямь горстка домов была, как малая стая птиц, напрягшихся крылом… перед взлетом. Журавлиные, надо же!.. Костыев, хоть и питерец, цокал языком:

— Капитан. Какие дома получаются!

И я, в те дни капитан инженерных войск, отвечал:

— Какое время — такие дома.

Недолгим было то время. Камень подбирал я. Для горного солнца. Чтоб играло. Чтоб дома высокие, играющего, серебристого цвета… Все четыре дома были вытянуты. Почти башни. Вот-вот взлетят в сторону гор.

Сейчас сплошные руины. Если мне случается проехать мимо нынешних там разрушений, я только на миг зачем-то сбавляю ход машины. Вглядываюсь.

Стремительность — восхитительная чеченская черта. Завораживает!.. Сразу же после рассказа о честном волке и предателе-коне Дудаев решительно двинулся в глубину склада… Накормив меня вкусной притчей. Зажигая по ходу лампы освещения. Одну за одной… Был в форме. Красиво пронес рядом со мной генеральские погоны. И вперед, вперед!.. Не оглядываясь, иду ли я следом… реагирую ли.

Раздвинув усики, улыбнулся — он забирает из гаражной части БТРы, это ясно… оба танка, больше их нет… грузовую машину, полную автоматов, и… и малость провианта в консервах… А где складской бензин? Впрочем, бензин пока ему не нужен. Ну ладно, немного солярки… Патроны… А солярку про запас в горах запас — это неплохо!

Я молчал. Ясно, что я никто. К этому времени за строптивый базар пристреливали на месте… Все служаки жили в дурмане страха. Не были уверены в понедельник, что доживут до среды. Я такой же. Я все еще каждое утро названивал в верха, прося уже не охраны и не помощи, а просто жизни — чтоб отозвали… Чтоб я имел право удрать в Россию… По-тихому, как мой изнасилованный солдат охраны. Он только и сказал мне: «Пробьемся, майор…» — и исчез. Последний солдат.

Дудаев забрал, сколько хотел и сколько мог. Генеральский мундир нарядный. Еще советский!.. Мундир узаконивал, где мундир, там и право. Но все же не настолько, чтобы опустошить мои склады… Ведомства все-таки разные.

Но что мне!.. Кто я?!. И что я?!. Подполковник забирает или генерал забирает, русский или чеченец — все без разницы, потому что пуля в стволе… потому что я никто и меня вот-вот пристрелят за лишнюю бочку бензина. Вот теперь право. Вот мундир.

По сути, Дудаев, опустошая склад, предлагал мне дать деру. Гуманно предлагал. Еще и прикрывая сколько-то меня, майора, генеральским словом и иммунитетом.

Он меня щадил. Он мог и вовсе ничего мне не говорить. Обычно интендантов, комендантов, начскладов и прочее говно Дудаев просто запирал в красный уголок, вместе с бюстом Ильича (чтобы тот не скучал), и брал все, что надо, без слов.