А ржавые потеки на серых бортах танкера неумолимо подползали. Точно два магнита, пароходы уже ничего не могли поделать с собой. Им нужно было сблизиться.
— Видал? Как «Летучий голландец»!
— Даст сейчас в корму — залюбуешься...
— А как он еще может на буксир взять?
— Из пушки, братцы, из пушки палить будут!
Отпрянули от борта, по накренившейся палубе покатились к намокшему черному брезенту трюма. Смотрели на мостик, где на углу столпилось несколько матросов и золотел рядом с их синими шапочками «краб» на фуражке Реута.
Боцман ледоколом продрался через толпу машинных: «Геть! Геть, вашу мать! Пособирались! А ну сыпь до кубриков!» Руки его в перчатках, густо испачканных смазкой для тросов, молотили по воздуху. Потом появились Рублев и Зарицкий и тоже запрыгали у брезента. Толкали, сбивали бездельных в кучу, оттесняли к овальной дыре, ведущей в коридор надстройки. Но у них плохо получалось, кочегары и машинисты оставались у трюма, словно рыбины, прошедшие сквозь дырявую сеть. И только истошный вопль боцмана возымел действие:
— На чем стоите, цуцики? На буксире стоите!
Теперь поняли, что происходит. На мостике появилась маленькая, похожая на старинную пушка. Она раньше хранилась в особом ящике, вот ее и не примечали. А тут вытащили, и с палубы можно было хорошо разглядеть лафет с колесиками и точеный ствол. А еще — старпома Реута, собственноручно производившего заряжание и наводку.
И видели: единственное, что отличало пушчонку от ее допотопных предков, так это тонкий линь, желтой струйкой сбегавший из жерла вниз, к станочку, на котором круглилась катушка, и на ней этого линя было плотно намотано метров четыреста. Пушчонке полагалось швырнуть ядро с привязанным к нему линем на танкер, и уж, ухватившись за линь, там должны были перетащить к себе конец буксира. А он, буксир, чтобы легче ему было перебраться к соседу, танцующему на волнах, лежал растянутый извилистыми рядами по палубе — чистая змея.
Не зря боцман такой крик поднял! Вот-вот Реут бабахнет, потом и буксир пойдет, и не как-нибудь, а сначала камнем вниз, рока его лебедка на танкере не пересилит, а болельщики на стальной змее пособирались. Ноги перебьет, ни у кого прощения не попросит!
А танкер тем временем подошел совсем близко, и не один человек на «Гюго» с завистью разглядывал заклепки на его бортах: такой вот — клепаный — корпус ни с того ни с сего не сломается... И вообще он здорово выглядел в те минуты — спасатель. Его подняло огромным валом, и он летел, откинув мачты назад, в залихватском азарте. Даже серый цвет его не прилипал к хмурым облакам, не мешался с их унылыми, всклокоченными боками. Серая краска вдруг заблестела серебром, каким отливает луна в тихие морозные ночи, и эта серебристость была особенно заметна оттого, что над водой высоко приподнялся нарисованный на борту красный флаг с буквами под ним — «USSR».
Волна, бежавшая следом за танкером, еще не успела взмахнуть своей белой папахой, не успела скрыть флаги буквы, как грянул выстрел. Короткий и басовитый, он плотно надавил на уши, и людям показалось, что все остановилось, как бывает в кино, когда порвется лента, — волны, суда, бег облаков, и только желтый линь, ликуя и насвистывая, двигался в застывшем мире.
Ядро, описав дугу, перелетело через танкер и шлепнулось далеко за ним. Остро пахнуло порохом, как на артиллерийской позиции.
Волны ухали и стонали, и по-прежнему было слышно, как болезненно неровно колотит винт по воде. Только теперь к этим звукам прибавился новый — непрерывный звук пилы, идущей все в одну сторону.
Это шел через клюз толстый стальной трос — буксир. Пила пела все тоньше и тоньше, и каждый мог судить по этому звуку, какую огромную скорость набрала двухсотметровая змея под тяжестью собственного веса, устремлявшего ее в глубь океана. Последние шлаги подпрыгивали в нетерпении, колотили по палубе.
Как бы в предсмертной судороге, змея высоко подскочила в последний раз и сникла. Резкий удар потряс корпус, и все опять на мгновение замерло, как после выстрела пушки, а потом с палубы, с мостика, из черного провала коридора донеслось:
— Ура-а-а!
Никто не мог удержаться от крика, потому что уж очень здорово получилось — и скачущий по волнам танкер, и пушка, и страшный танец троса, вроде бы оставивший вмятины на палубе. Но что вмятины — на буксировщике вовсю выбирали трос лебедкой, а это значило, что половина «Гюго» теперь не останется сиротой. Лихой маневр!
Читать дальше