Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»

— Да, на практике, — отзывается Аля, — перед самой войной. Учебное судно «Омега». Ты его, наверное, в кино видел — «Дети капитана Гранта»; оно там яхту «Дункан» изображало.

— Здорово! И как, трудней на паруснике, чем здесь? — говорит Левашов и показывает молотком вверх, туда, где борт обрывается, где плывут по небу серые рваные тучи.

— Трудно? Везде трудно. Когда... когда себя в руках не держишь. Меня давно, еще в Ленинграде, один человек наставлял: если уж быть матросом, так королевским. Понимаешь?

— Да, да! — радостно восклицает Левашов. — Он прав, тот человек. Я так не думал, но чувствовал почти так же. Я поэтому и уехал из Москвы. Надо найти свой мир, надо, чтобы не за тебя решали, а ты сам. Правда?

Аля смотрит на него, молчит. Он ведь еще не знает, что сам всего не решит. «Что-то общее есть у нас, — думает Аля. — Что-то общее в прошлом — мы не очень рассчитали свои силы, отправляясь в путь».

Она вдруг замечает: глаза у Левашова серые-серые, и, сама не зная почему, пододвигается к нему, и рука ее медленно скользит по гладкой, вымазанной суриком доске.

— Сережа, хочешь, будем вместе заниматься астрономией, навигацией? Я научу тебя всему, что знаю, а потом пойдем дальше и сдадим на штурманов. Экстерном сдадим.

— Ой... Конечно хочу!

А рядом, в полуметре, ржавый, исцарапанный борт поднимается из воды, и где-то в глубине парохода тяжело вздыхает донка. Серое небо по-прежнему хмурится, сея редкий дождь на бухту, в пустые, раскрытые трюмы. Капли дробно шарят по обломкам досок, по ворохам бумаги на пустых твиндеках.

Два матроса снова начинают стучать молотками по железу борта. Тук, тук-тук. Тонкий, дребезжащий звук колокольчика еле пробивается сквозь удары, зовет откуда-то сверху, точно с этого серого, простуженного неба.

Матросы медленно поднимаются по штормтрапу и, вытирая ветошью руки, молча идут по палубе. Обед.

Если на пароходе стоят пушки, из них нужно стрелять. Для практики, хотя бы изредка. Чтобы предоставить такую возможность, и спешил к «Гюго» темно-синий американский военный катер, толкая перед собой сердитый, убегающий в стороны бурун.

— С чего они сейчас-то стрельбы задумали? — сказал Зотиков, лейтенант, начальник военной команды «Гюго». — Видимость плохая, дымка. Вот бы летом. Помните, товарищ капитан, когда в Такому ходили? Какая погода стояла!

— Не волнуйтесь, — отозвался Полетаев, разгуливая взад и вперед по мостику. — Это же не экзамен. Просто нам дают возможность пострелять, поучиться на настоящем артиллерийском полигоне.

Лейтенант поднял к глазам бинокль и забормотал вроде бы в ответ капитану, но, скорее, сам себе:

— Хорошо, солнце проглянуло...

Он долго не мог согнать с лица волнение, настороженно следил за тем, как к борту подвалил резвый катер, как по трапу начали подниматься люди, как Полетаев направился вниз, к себе в каюту, встречать гостей, и только когда хозяева полигона появились на мостике, вдруг переменился, развернул плечи и лихо представился, пояснил, что стрельбу будет вести он, лейтенант Зотиков.

Американские офицеры — один длинный, рыжеволосый, другой плотный, с бородкой, мягко облегавшей круглое лицо, — не были настроены столь официально: глаза и губы их еще хранили улыбки от разговора в капитанской каюте, и они разом вздрогнули, вытянулись в ответ на доклад Зотикова, а сопровождавший их капитан-лейтенант из советского представительства одобрительно подмигнул Полетаеву: «Ишь какой молодец!»

Полетаев хмыкнул и приказал вахтенному штурману ложиться на курс. Он вспомнил, как тревожился лейтенант и как сам успокаивал его, а теперь подумал, что действительно никак нельзя ударить в грязь лицом. Полетаев не ожидал, что на борт явятся офицеры довольно высокого ранга — кэптен, тот, рыжий, и коммандер, бородатый; считал, что будет достаточно лоцмана, чтобы указать границы полигона, и, хотя эти двое шутя тоже назвали себя лоцманами, только артиллерийскими, и привезли с собой служебную карту, было ясно, что стрельбам «Гюго» придается особое значение, наверное, их результаты запишут в какой-нибудь доклад или отчет, а возможно, и расскажут подробности журналистам — для пополнения хроники союзнических отношений.

Полетаев ходил, думал, а бородатый американец тем временем ловко прицеливался секстаном на еле видимый, затянутый мглой берег. То, что он определял место «Гюго» астрономическим прибором, а не по компасу, внушало уважение и к нему, так тщательно выполнявшему свои обязанности, и к району стрельб, существующему в таких точных границах, что их требуется обнаруживать секстаном.