Алексей Котенев - Грозовой август

— Вот это диво! Ты смотри, Вероника: жив мой Игорь, жив! — Глаза его светились от счастья.

Вероника вначале просто онемела от неожиданности. Потом справилась с собой, поздравила Ветрова и поспешно вышла из землянки.

Время шло. Комбата положили в госпиталь. Чтобы поскорее забыть его, Вероника стала каждый день ездить к мужу, принялась наводить уют в его запущенной квартире. Но вскоре поняла: без Ветрова нет ей жизни. В прошлый выходной она решила зайти к нему, но в последний момент передумала: слух разнесется по всему госпиталю, дойдет до Бережного. А нынче, после минутного колебания у поворота лестницы, рассудила по-иному: что же в этом предосудительного, если батальонный врач навестит своего комбата?

В коридоре она спросила дежурную медсестру, где лежит капитан Ветров. У входа в палату чуть задержалась, но пересилила робость и постучала в дверь.

— Войдите! — послышался знакомый голос.

Вероника открыла дверь и сразу увидела Алексея. Он сидел за шахматной доской, обдумывая очередной ход. Увидев Веронику, хотел броситься ей навстречу, но, поглядев на своего партнера, сдержался и, поднимаясь со стула, смущенно проговорил:

— Наконец-то батальонная медицина вспомнила про своего комбата.

Партнер вышел покурить. Когда за ним закрылась дверь, Ветров бросился к Веронике, прижал ее к груди.

— Забыла, совсем забыла. Вот как получается...

— Тихо! Сюда могут войти, — прошептала Вероника, отстраняясь от него.

— Мне уж надоело хорониться.

— А вдруг сестра... — Она отошла к окну, оглядела его с головы до ног. — Ты стал совсем другим. Похудел.

— Жизнь не веселит меня, дорогуша. Одна была отрада и та...

— Скучал по мне? Я тоже скучала.

— Сказать все можно.

— Об этом после. Скажи, как чувствуешь себя? Что говорят врачи? Когда выпишут?

Ветров начал рассказывать о своих злоключениях, посетовал на несговорчивых врачей, которые никак не хотят снимать его с больничного котлового довольствия. Вероника тем временем внимательно рассматривала его, дивилась, как сильно он изменился. Ветров всегда был для нее идеальным военным, она привыкла видеть его в военной форме, бодрым, подтянутым. А сейчас перед ней был бледный, осунувшийся человек в просторной расстегнутой пижаме, из-под которой виднелась нательная рубашка с белыми тесемками вместо пуговиц.

— Ну что ж, врачам видней, — сказала Вероника. — Ты только не вешай голову и не думай о своей болезни.

— Не получается — хандра какая-то. Между прочим, вчера я вычитал про одно любопытное наблюдение: у солдат победившей армии раны заживают быстрее, чем у побежденных. Интересно. Правда?

— Значит, и ты должен скоро выздороветь — как солдат победившей армии.

— Это верно — победившей. И мы пахали...

Он помолчал, о чем-то сосредоточенно думая, прошелся по палате, поглядел в открытое окно. Вдали за поселком простиралась зеленая степь. На горизонте синели пологие сопки.

— Да, жизнь не веселит. А тут еще ты... Выбежала, как девчонка, и полтора месяца глаз не показывает.. Небось и теперь случайно заскочила по пути, от мужа.

— Нет, мы приехали за медикаментами.

— За медикаментами? Разве все вышли?

— По распоряжению начальства. Прождали на складе полдня.

— Такая очередь? — удивился Ветров.

Медикаменты его весьма заинтересовали. Он попросил копию накладной, быстро прочитал перечень полученных лекарств, оживился, повеселел.

— Это дело хорошее. От твоих лекарств даже мне вроде полегчало, — сказал он с какой-то загадкой и тут же переменил тему разговора: — За какое мое прегрешение не приходила ко мне?

Вероника опустила голову:

— Позабыть хотела.

— Ясно. А может, и не помнилось ничего?

— Выхода другого не вижу, товарищ капитан Ветров. У вас законная жена с ребенком. Она ждет вас... Да если бы я знала...

— Про это «если» говорить поздно, дорогая моя Вероника. Надо думать о том, что есть. За тебя я судить не могу. Вас — женщин — понять трудно. Когда-то говорила одно, а сейчас я слышу другое — ты хочешь позабыть все, что было...

— Другого выхода я не вижу.

— Да-а. — Ветров достал из коробки папиросу, постучал мундштуком о шахматную доску. — Ты мне позволь закурить, мне это иногда помогает. — Он чиркнул спичкой, прикурил, задумался. — Когда ты выбежала из моей землянки, я, помню, подумал: «Может, так и надо?» Да, так и подумал: надо кончать.

— А как же иначе?

— Как? Многое я здесь передумал, пока лежал. По-разному люди живут на свете. Одни — по разуму, другие — по сердцу. Ты, как я вижу, предпочитаешь первое. Рассудила — и баста: так надо. В шахматной игре этот метод хорошо подходит. Взвесил обстановку — сделал ход. — Он взял с шахматной доски белого слона и поставил его в самый угол. — Если бы я был белым слоном, мне легко было бы так поступить. Но человек не из дуба выточен. И не единым разумом живет на свете.