— Вот что, Василий Иванович, — решительно поднял голову Смоляров. — Не хотелось мне этого разговора, но, видать, не обойтись. Ты мне про Земляченко рассказывал… Поправим парня… — Он перевел дыхание. — А сейчас, раз уж задели эту тему, хочу и о твоих делах поговорить…
— О моих делах? — внешне невозмутимо переспросил Моховцев, но взгляд у него изменился — стал колючим.
— О твоих отношениях с… Марией Горицвет.
— А-а… Ну так что?.. Тебе по штату полагается ординарец? И мне, конечно, тоже… Но я не хотел полностью отрывать солдата от службы. Разве только позову гимнастерку выстирать, свежий подворотничок или пуговицу пришить, в комнате убрать… Ну и бреет она, конечно, хорошо…
— Я не о том…
— А о чем? — Глаза комбата еще больше сузились.
— Поговаривают о другом. По поведению Горицвет замечают. С подругами держится так, словно уже неровня им, а бывает, и перед сержантом нос дерет… С чего бы это, Василий Иванович? А иногда беспричинные слезы, чуть ли не истерика…
— Ну, знаешь!.. Если кто-нибудь в батальоне пытается подорвать авторитет командира в военное время…
— Авторитет сам командир может себе подорвать… И это недопустимо!
Смоляров не мог больше усидеть. Он поднялся, начал ходить по комнате. Встал и Моховцев.
Со двора долетели веселые девичьи голоса, смех. Смоляров глянул в потемневшее окно, никого не увидел и плотно прикрыл рамы.
— Если не оставишь в покое девушку, Василий Иванович, буду докладывать в политотдел.
— Я должен оставить Горицвет в покое или она меня? — попытался улыбнуться Моховцев. Но шутка не получилась, и лицо комбата снова помрачнело. — А может, тебе, Павел Андреевич, просто надоело со мной служить?
— Василий Иванович! Где прикажут, там и буду служить…
Казалось, разговор закончится ссорой. Но комбат обошел стол и приблизился к Смолярову.
— Павел Андреевич! Я отвечаю за батальон и за весь личный состав, и за тебя тоже. Скажу прямо: смелый ты со мной разговор завел… Но я уважаю тебя. Отбросим на время субординацию… — неожиданно добавил он. — Буду с тобой откровенен. Как с самим собой. — Моховцев говорил тихо, в голосе его послышались грустные нотки. — Тебе легко говорить. Ты воюешь и знаешь, что в далекой Башкирии ждет тебя жена, дочери… Живой будешь — встретишься с ними… А обо мне ты подумал, политработник? В мою душу заглянул, прежде чем разговор завести?.. Меня ведь никто не ждет… Был ты когда-нибудь в степи? Едешь-едешь — вокруг, до самого горизонта, ровно, и вдруг замечаешь: стоит одинокий дубок, шумит листвой, да никто не слышит его гомона. Вот так и со мной… Пока воюешь, голова хлопот полна, а придет свободная минута, оглянешься — и вокруг тебя чистая равнина…
Комбат снова хотел пошутить, но в его голосе звучала тоска. Смолярову на мгновение даже жаль стало всегда строгого, замкнутого Моховцева.
— Ну, Василий Иванович, это ты лишнее говоришь… А коллектив? Часть наша?
— Почему лишнее? — не сдавался капитан. — Еще, может, полгодика повоюем — Европа перед нами… а потом… часть расформируют, и дуй в запас, Василий Иванович… Это ясно тебе? А жизнь моя, ты знаешь, как сложилась, знаешь, что жена погуливала, детей не было?.. Нашел в себе силы — развелся… Вот и хожу, можно сказать, с обидой в сердце. И неуютно иной раз бывает мне в жизни…
— В такое время, когда идет война, когда вокруг столько горя и крови, вы… — Смоляров от возмущения не мог найти нужных слов, — вы… о своем одиночестве думаете, об обидах, сердечных?
— Я понимаю тебя, Павел Андреевич, — перебил его комбат. — Но ты напрасно горячишься. Что касается Горицвет, то у меня с ней ничего не было и нет. Повторяю, взял ее в ординарцы потому, что — парикмахер, не хотел для личных услуг отрывать бойца. Кстати, пока ты ездил, я уже отказался от ее услуг. Теперь она дежурит на батальонном посту, а я возьму другого ординарца… Вот так… Видно, плохо ты меня еще знаешь, Павел Андреевич. Строг я насчет баловства…
— Для других?
— И для себя. Больше, чем для других, — вздохнул Моховцев. — Могло, конечно, все иначе сложиться. Иной раз на душе такое, что вот взял бы и подал рапорт, что женюсь на Марии. Она ведь тянется ко мне, замечал. Это верно… Но ведь это для человека еще не все…
— Говорите, ничего плохого нет с девушкой. Но почему такие разговоры среди солдат?..
— Не слышал. А чтобы не было разговоров, об этом ты первый позаботиться должен, — с упреком сказал Моховцев.
Смоляров ничего не ответил.
Читать дальше