Марк Шевелев - Здравствуй, Снежеть!

Когда мама привезла Вову и меньших сестренок к большому трехэтажному дому, наполненному звонкой детской разноголосицей, и объяснила, что здесь они немножко побудут одни, а она скоро вернется, старший сын не удивился. Пока они мытарствовали по разбитым дорогам, он привык к маминым отлучкам. При этом исчезало что-нибудь из ее вещей: платье, платок, брошка. А появлялись хлеб, молоко, крупа…

Сестрам нравился этот большой красивый дом у подножия зеленого холма.

На следующий день Вова все выглядывал маму. Но дорога, петлявшая меж холмов, оставалась пустынной. Грустный и одинокий, стоял мальчик на открытой террасе. К нему не слышно подошел другой мальчик.

— Не кисни! — толкнул по-дружески. — Объявится. Они все говорят, что скоро вернутся, а сами — на фронт.

— А моя была в платье, — возразил Вова.

— Во дает, их же там сразу в шинели одевают. Пойдем, сейчас письма с фронта читать будут.

…В ста километрах от детского дома, спрятавшегося в тени огромных тутовых деревьев, стояли насмерть папы и мамы этих мальчиков. Четыре фашистские дивизии форсировали Терек в районе Моздока, и третью неделю пылали земля и небо между Моздоком и Малгобеком. Но к Грозному, где был детдом, фашисты не прошли.

В палате выздоравливающих одного из ростовских госпиталей, где находилась Элла Федоровна, радио не выключалось ни на минуту: боялись пропустить даже незначительную новость с фронта. Наши войска уже освободили Орел и Белгород, армия, где служила Ратушняк, прорвала оборону противника в Донбассе.

Элла Федоровна не захотела пользоваться костылями. Она двигалась по палате, опираясь на подаренную выписавшейся подругой ореховую палочку.

— Куда подашься после выписки? — спрашивали соседки.

— Как это куда? — удивлялась Элла Федоровна. — Туда же, на фронт…

— А дети? — сочувственно интересовались женщины.

— За них у меня душа спокойна. У нас, девочки, Родина такая, что не даст сирот в обиду. Я ведь сама с двенадцати лет без отца-матери росла. Советская власть меня выучила, специальность дала. А фашисты хотят лишить всего и меня, и моих детей.

Полк, куда Элла Федоровна прибыла после ранения, наступал в направлении Старобешево, пополняясь свежими силами на ходу. После первого же дня, проведенного в полковом медпункте, Элла Федоровна с горечью поняла, что ей дорого обойдется досрочная выписка из госпиталя: большого труда стоило удерживаться у операционного стола на раненой ноге в течение многих часов. Приходилось терпеть.

…С утра было тихо. В лощине, где пряталась медсанбатовская палатка, стоял густой туман. Не было видно даже кукурузного поля, которое начиналось сразу же за старой полевой дорогой. Расстояние между полем и палаткой не превышало пятнадцати — двадцати метров. Вечером, после боя, когда наступила полная тишина, к палатке долетело сухое шелестение кукурузных листьев. Во время боя кукурузу посекло пулями и осколками, и ветер доносил к палатке резкий, с кислинкой запах сочной зелени.

— Ну й пахнэ, як дома! — кряхтел бронебойщик Пивень, высовывая из палатки крупную забинтованную голову. — Я ж, хлопци, до вийны тракторыстом робыв. Як кукурудзу косылы, завжды качаны у радиатори варыв. Два круги по полю трактором обийду — качаны готови.

Военврач с вечера ушел добывать транспорт, чтобы эвакуировать тяжелораненых. Единственная санитарка, помогавшая в эти дни Элле Федоровне, по просьбе командира роты бронебойщиков заменила погибшую медсестру. Ратушняк осталась одна с четырьмя тяжелоранеными бойцами. До полуночи она перевязывала их, кормила тем, что находила в тощих солдатских вещмешках. Видно, из-за сильного обстрела к медсанбату не смогла прорваться полевая кухня, а может быть, ее разбило по дороге…

Утром, думая, чем бы покормить раненых, военфельдшер вспомнила слова бронебойщика о вареных початках кукурузы. Ратушняк тоже любила это нехитрое лакомство. «А ведь это выход, — обрадовалась она, — и кукурузное поле рядом».

Женщина взяла вещмешок и выбралась из палатки.

Свежий утренний воздух слегка кружил голову. Ратушняк глубоко, с удовольствием вдохнула в себя бодрящую влажную прохладу.

Такими же свежими, умытыми росой утрами их, студенток Харьковского медицинского техникума, когда-то возили в колхоз помогать на уборке урожая. Кажется, давным-давно это было, может, даже не с ней, Эллой, — так долго помнит она себя в сапогах, гимнастерке, грубого сукна юбке.

Как весело работалось будущим медикам на колхозных полях! Широко на просторе звенели их задорные голоса, столько нерастраченной энергии угадывалось в стремительных движениях ловких девичьих рук!.. Это была замечательная пора первых открытий, неясных еще надежд, загадочных робких свиданий… А в воздухе уже носилась гроза, клокотала в гражданской войне Испания, и студентки ходили проситься добровольцами…