Анатолий Чехов - Кара-курт

Вместе с дежурным по комендатуре Самохин до рассвета отвечал на телефонные звонки, отправлял наряды, принимал гражданских лиц, давал сведения, срочные и самые срочные, все это время пытаясь успокоить боль в подвешенной на перевязи, растревоженной тряской руке.

Когда суета немного утихла, дежурный по комендатуре доложил, что старшего политрука спрашивает Ашир.

Ашира ждали. Самохин вызвал переводчика Сулейманова, распорядился тут же проводить Ашира в отдельную комнату, предназначенную для разговоров без свидетелей.

Вид у нового помощника советских пограничников был самый измученный, даже какой-то затравленный. Андрей подумал, уж не шантажирует ли кто Ашира, не угрожают ли ему?

Самохин приказал дать Аширу чай и ужин, пожертвовав для этого собственным пайком. Пока Ашир насыщался и пил, ни о чем его не спрашивал.

Наконец тот заговорил сам:

— Все сделал, джан горбан, как вы сказали. Тысячи людей придут на той в долину Глаза неба. Замечательного вожака вам нашел. Он в десять раз лучше меня все скажет. Его вся округа знает! А я, джан горбан, что-то совсем заболел, наверно, не смогу говорить...

— Очень, хорошо, джан Ашир, — сказал Андрей. — Спасибо тебе, что так быстро все сделал. — Самохин отлично знал, что кроме таких, как Ашир, по всем аулам были разосланы специальные агитаторы политотдела — приглашать людей на той, но очень важно было, чтобы в ответственную минуту разговор с соотечественниками повел именно Ашир.

— Нам не надо искать, — продолжал Самохин, — кто на тое будет говорить. Лучше всех скажешь ты: ты очень хорошо все понял. Значит, с твоих слов и другие все хорошо поймут.

— Боюсь я, джан горбан, — честно признался Ашир. — Так боюсь, спать не могу, все думаю. Начну перед людьми говорить, а какой-такой шайтан в меня и стрельнет. Был Ашир — нет Ашира. Убили, не успел и рот открыть.

— Кто ж стрельнет? — возразил Андрей. — Вокруг все свои друзья будут.

— Мало ли кто? Курбаши Клычхан по всем аулам своих людей разослал. Они такое дело затеяли, тоже дремать не будут...

В словах Ашира была святая правда. Клычхан и Фаратхан дремать не будут. И вместе с тем необходимо, чтобы на тое выступил именно Ашир. Времени на подготовку другого оратора не осталось. Кроме того, Ашир действительно все очень хорошо понял и может сыграть серьезную роль во всем, что задумано.

Рассматривая намеченного ими кандидата на такое ответственное дело, Андрей заметил у него на шее тонкий шнурок, уходивший в открытый вырез рубахи. На шнурке — маленькая ладанка — высушенный и выдолбленный внутри кабачок, размером меньше куриного яйца. Из кабачка торчит скатанная трубочкой бумажка.

Мгновенная догадка осенила Андрея. В считанные секунды он догадался, как убедить Ашира в его собственных силах и неприкосновенности. Но убеждать надо было незаметно, исподволь.

— Скажи мне, Ашир, — спросил Самохин, — что у тебя на шее висит?

— Ай-дога, — не задумываясь, ответил Ашир. — Мулла за мешок угля дал.

— А зачем тебе эта ай-дога?

— Кто ее носит — пуля не берет. Мулла сказал: «Советы пришли, всех будут стрелять. Ай-дога тебя от пули спасет».

Ашир смутился, сообразив, что сболтнул лишнее. Самохин рассмеялся.

— Ай, Ашир, Ашир, — сказал он, — теперь ты сам видишь, какая надежная у тебя защита от пули, а ты выступать боишься.

— Не смейся, джан горбан, — ответил Ашир. — Когда б выступал не я, а мешок с углем — стреляй, не жалко. Ашир — не мешок с углем. Так просто умирать никто не хочет. Может, еще какое-такое хорошее дело сделать смогу.

— Ладно, Ашир, — согласился Андрей, — умирать нам и правда ни к чему. Хочешь — носи свою ай-дога, хочешь — сними ее, дело твое, толку от нее, конечно, мало... Давай, сейчас отдыхай, там тебе матрац, подушку дадут. Спи. Утром поедем вместе в аул Фаратхана. Там поговорим...

Оставив Ашира одного, Самохин вернулся в дежурную комнату и еще некоторое время обдумывал принятое решение. Сказать о нем он не мог никому. Тем более — старшему лейтенанту Кайманову. За Кара-Кушем и без того охотятся.

Сидя за столом, Андрей опустил голову на здоровую руку, на несколько минут забылся крепким, тяжелым сном.

Проснулся, разбуженный приехавшим Яковом, которого тут же вызвали к телефону.

Сулейманов доложил:

— Товарищ старший политрук, в комендатуру прибыла целая делегация.

Самохин одернул гимнастерку, поправил фуражку, вышел на крыльцо.

С такой миссией, как разъяснение советской политики жителям Ирана, ему приходилось выступать не впервые. Если бы это была только пропагандистская поездка, дело обстояло бы куда проще, но направлялись они с Каймановым в аул Фаратхана — не последней фигуры в далеко зашедшей борьбе. Это от него пришли в комендатуру столь великолепные гонцы.