Анатолий Чехов - Кара-курт

К Самохину подошла Марийка, негромко сказала:

— Андрей Петрович, я хотела бы с вами поговорить.

— Пожалуйста, — с готовностью ответил тот.

— Не здесь. Если это удобно, лучше выйдем.

Ястребилов, увидев, что они уходят, воскликнул:

— Ай да Андрей Петрович! Пугал проповедями, а сам времени не теряешь!

Кровь бросилась в лицо Марийке, но она, ничего не ответив, вышла на крыльцо комендатуры.

Нагретые за день камни отдавали тепло, легкое движение горячего воздуха доносило со стороны конюшни острый запах лошадиного пота. В ауле брехали собаки, доносились шаги, негромкие голоса, цокот подков по каменистым тропинкам.

Самохин и Марийка остановились на открытой террасе, окружавшей здание клуба.

— Это, наверное, действительно нехорошо, что мы так вот вышли, — сказала Марийка, — но мне необходимо вам что-то сказать.

Она замолчала, затем, собравшись с силами, решилась:

— Андрей Петрович, фронт есть фронт. Может быть, мы никогда больше не увидимся. Вы умный человек, и вы, конечно, понимаете, почему я здесь, почему я вас нашла...

Андрей молча привлек ее к себе. Она на какую-то секунду замерла, прижавшись к нему, затем отстранилась, тихо сказала:

— Я так измучилась, Андрей Петрович... И, помолчав, уже другим тоном сказала:

— Ваш Ястребилов всеми силами старается дать понять, что это он, видите ли, «спас» Клаву от фронта. По его понятиям Клава ему жизнью обязана и поэтому отныне переходит в его полную собственность. А она взяла да и решила ехать со мной.

— Вот как?

— Да, вот ее рапорт с резолюцией Артамонова. Послышались шаги, на террасу вышел Ястребилов.

Должно быть, он слышал весь разговор и сейчас сказал:

— Ну-ка, покажите, что еще там за бумажка. Андрей протянул ему рапорт Клавы.

Прочитав рапорт и резолюцию Артамонова, капитан побледнел.

Марийка, не обращая внимания на ошарашенного Ястребилова, поднялась на цыпочки, поцеловала Андрея:

— До свиданья, Андрей Петрович...

Мимо капитана она прошла так, словно его здесь и не было.

— Вот это сюрприз! — проводив ее взглядом, сказал Ястребилов. — Эх, Самохин, Самохин... Такой вечер испортил. А еще замполит. И с этой девочкой тоже. Ты научил ее рапорт Акиму Спиридоновичу написать? Что тебе от капитана Ястребилова надо?

Андрей не ответил.

— Ну, что ж, — как-то остро глянув на него, сказал Ястребилов. — Уж поскольку ты меня осчастливил, осчастливлю и я тебя. Зайдем ко мне в кабинет, ручаюсь, будет интересно...

Самохин не знал, что задумал капитан, но, почувствовав угрозу в его тоне, молча прошел вслед за ним в канцелярию комендатуры.

Ястребилов повернул ключ в замке, пояснил:

— Не хочу, чтобы помешали. Зачем спорить о взглядах на жизнь невинной девочки? Есть дела поважнее...

Андрей по-прежнему молча наблюдал за комендантом.

— Прошу ответить честно и откровенно. — Ястребилов сделал значительную паузу: — Какие у вас были отношения с вашим бывшим начальником штаба Павлом Ивановичем Богдановым?

— Мы вместе служили на западной границе, а затем попали в один и тот же госпиталь.

— Богданов прислал письмо на имя командира, то есть на мое. Когда я ознакомился с ним, я решил показать его прежде всего вам и больше никому не показывать.

Открыв сейф, он достал распечатанный конверт, вынул из него вчетверо сложенный двойной листок бумаги в косую линейку, исписанный каллиграфическим почерком, отогнул назад сверху и снизу те строчки, которые, по его мнению, Самохину не следовало читать, протянул Андрею. Он так крепко держал письмо, словно боялся, что Самохин схватит его и уничтожит.

«Считаю своим долгом сообщить вам, — прочитал Андрей, — что вышеозначенный старший лейтенант Самохин А. П. а) высказывал резко-критические настроения в адрес нашего высшего главнокомандования; б) при выполнении мною приказа по поводу расстрела изменника Родины оказал противодействие; в) хранит немецкую карту пограничного района, неизвестно как к нему попавшую. Сейчас, когда Родина в опасности, такие подозрительные личности, как вышеупомянутый Самохин А. П., должны подвергаться тщательной проверке, о чем вам и сообщаю. К сему капитан Богданов Павел Иванович».

— Ну и что же? — спокойно спросил Андрей.

— Как что? — искренне удивился Ястребилов. — Вы что, недопонимаете значение этого письма?

— Наверное, недопонимаю.

— У вас действительно была немецкая карта?

— Она и сейчас есть.

Ястребилов молча развел руки, как будто хотел сказать: «Ну, батенька мой, тогда ты совсем дурак».