Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

Но так ничего и не дождались. Незадолго до рассвета на середину поляны собрались несколько человек, чтобы решить, что делать.

— Может, что случилось?

— Случиться может все, что угодно.

— Но они могут и завтра прилететь.

— Конечно.

— Шелк от парашютов — это вещь! Из него можно сшить шикарную рубаху. Да и плащ от дождя мировой! — сказал Млечко, стуча зубами от холода.

Все невольно рассмеялись — у Млечко свои заботы! А Млечко не понимал, что тут смешного.

— Ничего не поделаешь, придется прийти еще раз, — решил Эстержак. — Вдруг завтра прилетят?

Ломигнат, Горнянчин и Помарыня возвращались к Вартовне. Утро было прозрачное и чистое. Солнце пронизало весь лес золотыми лучами, птицы распевали на все голоса в листве деревьев. Помарыня, осунувшийся после бессонной ночи, ожил. В лощинке он нагнулся к шелковистой траве и стал собирать рукой сверкавшие на ней капельки росы.

— Говорят, цветы лучше всего пахнут на заре, — заметил Лом.

— Да! — согласился Помарыня.

На другой вечер на поляну не явился Старыхфойту, зато пришел Цыра Зподъяловчи, хотя его никто не звал. Он услыхал от кого-то, что здесь сбросят оружие, и пришел. Его оставили — пусть ждет. Ломигнат в эту ночь уснул, он храпел на всю поляну. Но его никто не будил, потому что самолета так и не было.

На рассвете они договорились, что придут еще раз, в третий и последний.

Вечером кроме вартовнинских сюда пришел один Млечко.

Вскоре появился и Эстержак.

— Оружия не будет, операция отменена, сегодня вечером об этом сообщили по радио, — объявил он.

— Как это отменена? Не может быть! Что за болтовня? — негодовал Млечко.

— Мне сказал это Хмеларж, — защищался Эстержак. — Я сейчас прямо от него.

— А почему это? — спросил Горнянчин.

— Понятно почему. Наверно, потому, что нет надежды на скорый конец войны. Снова болтают, что она протянется до зимы, — медленно обдумывая слова, произнес Эстержак.

— Что за чертовщина! — возмутился Лом. — Значит, опять на всю зиму? А мы так и будем сидеть сложа руки? Почему это они не могут сбросить нам ружья?

— Чтоб их холера побрала, — выругался Горнянчин.

Совестно им было греться у печки, дожидаясь конца войны.

По дороге домой Горнянчин, Ломигнат и Помарыня только об этом и говорили. Нужно что-то делать самим, раз уж на этих офицеришек положиться нельзя, решили они.

— А все-таки, братцы, какая-то польза от их затеи все же есть. Мы по крайней мере узнали друг друга, кто чем дышит, — сказал Ломигнат.

Верно, теперь они знали друг друга.

Учительница физкультуры липтальской школы Таня Павлиштикова была родом из Вышкова. Она познакомилась с Павлиштиком, когда он служил в тех краях, и они поженились. Позже Павлиштика перевели на его родину в Валахию, и она поехала с ним.

И хотя с тех пор немало воды утекло, Таня не утратила привлекательности. Статная, в облачке светлых как лен волос, она все лето ходила в шортах, открывавших ее мускулистые, загорелые ноги. А зимой она каталась на лыжах с гор. С мужем они жили хорошо, хоть Павлиштик и склонен был погулять.

Когда Павлиштика арестовали, Таня была со своим классом на прогулке. Она узнала об аресте мужа лишь после полудня и сразу же отправилась в липтальскую комендатуру. Это был дерзкий поступок, но, как ни странно, молодой лейтенант Духров принял ее.

Он выслушал Таню. Хотя и не так внимательно, как ей хотелось. Он все время беспокойно вертел в руках карандаш, а потом прервал ее:

— Извините, милостивая пани, вы должны понять, что речь идет об очень важном деле. Это входит в компетенцию гестапо, а туда я не имею доступа… Прошу вас понять, милостивая пани…

— Но ведь муж ничего не сделал, — снова начала Таня.

Лейтенант Духров встал и строго закончил:

— Я постараюсь выяснить, в чем дело. Это я вам обещаю.

Проводив ее до дверей, он добавил немного приветливее:

— Будет ли мне позволено навестить вас, милостивая пани?

Она поняла его слова как желание избежать разговора в комендатуре и кивнула в знак согласия.

В тот же вечер у Павлиштиков зазвенел звонок. Выглянув в окно, Таня увидела перед калиткой лейтенанта Духрова. Он пришел в парадном мундире, надушенный, держался весьма галантно. Смущенная хозяйка усиленно угощала его домашней рябиновой настойкой. Духров попивал и похваливал, а о Павлиштике — ни звука.

Таня заметила, что Духров быстро пьянеет. Она то и дело подливала ему рябиновки, но и сама вынуждена была пить. Вскоре она уже перестала смущаться и, положив руки на стол, спросила в упор: