Петр Лебеденко - Красный ветер

— Руфо Эскобар, — ответил тот и, несмотря на напряженность обстановки, не мог не улыбнуться. — Руфо Эскобар, если вам это интересно.

— Это мне не очень интересно, сеньор Эскобар, но должна же я знать, с кем разговариваю. Мы в своем небольшом городишке друг друга знаем как облупленные. Даже когда я появлюсь на чужой улице, только и слышу: «Эй, Антония, чего ты сюда забрела?» Или такое: «Слушай, Антония, Мигель сидит в кабачке Нарсисо, загляни туда, если не хочешь, чтобы твой муженек оставил там последние песеты…» Я уже не говорю, сеньор Эскобар, о нашей церквушке, где мы собираемся послушать проповедь старого падре. Там и подавно… Даже грех сказать… Вместо того чтобы со всей божественностью слушать слова падре, начинается вроде как перекличка: «Хуанито, где твоя мама?.. Кончита, ты не видела моего Мануэля?.. Слушай, Анна, ты знаешь, что Франсиско Косеро развелся со своей женушкой?..» Знаете, сеньор Эскобар, на бедного падре в такие минуты жалко смотреть. Старик начинает дергаться, как в пляске святого Витта…

— Антония! — прикрикнул на нее Рубио. — Тебя позвали сюда не затем, чтобы ты морочила людям головы. Ты поняла, о чем тебя спрашивают?

— А чего ж тут непонятного? — удивилась Антония. — Так вот, сеньор Эскобар, вчера, значит, солнышко только-только скрылось за горы, как тут же прибежала моя сестра Мария, вот такие слезы на глазах, голосит, будто режут ее, бедняжку. «Чего ты?» — спрашиваю. А она: «Случилось несчастье, Антония, что-то с моим Лауретто, весь горит, температура, наверное, под сорок…» Лауретто — это ее сынишка, а мой, значит, племянник… Я ей говорю: «Ты только без паники, ничего с твоим Лауретто худого не будет. Сейчас попросим доктора, сеньора Альваро, и он его вылечит в два счета…» Вот мы и отправились все вместе: сеньор Альваро, Рубио, я, Мигель и Мария к ней в палатку, где лежал Лауретто… Вон та палатка, видите, сеньор Эскобар? За той вон кучей камней… Пришли, а Лауретто и вправду весь будто в огне. Спасибо доктору, сеньору Альваро, уж он и одно лекарство, и другое, и третье. Лауретто то вдруг лучше станет, то опять хуже, так мы с ним до самого утра и промучились. Сейчас мальчонка спокойно спит, и Мария заснула, сил у нее никаких не осталось… Ну, чего я вам могу еще рассказать? Рубио, двоюродный брат моего Мигеля, тоже вместе с нами провел эту беспокойную ночку, уж он такой, наш Рубио, в беде никого никогда не оставит… Послушай-ка, Рубио, а ты что, сам не мог обо всем рассказать сеньору Эскобару? Чего это ты вдруг допрашиваешь меня, как прокурор?

Рубио сказал:

— Довольно, Антония. Иди к Марии, посиди с Лауретто, а она пускай подольше поспит.

Антония ушла, бросив на ходу:

— Господи, никогда не поймешь, что у этих мужиков на уме. И какой дурак говорит, будто они умнее нас, женщин…

Руфо Эскобар посмотрел на Андреса Медио:

— Ну? Что скажешь?

Тот заверещал:

— А чего тут непонятного? Вы не слыхали? Двоюродный брат, племянник, сестра, муж, жена — одна банда. Они успели сговориться, тут и сопляку все ясно. И зачем бы мне клеветать на невиновных людей, подумайте об этом.

Альваро Кондоньес поднялся, приказал Андресу Медио:

— Встать! Встать, говорю, провокатор!

Андрее Медио поспешно вскочил, попятился назад. Потом повернулся лицом к баскам, закричал:

— Я не провокатор! Я честный рабочий, камарадас! А они, вот эти… Звери они, а не люди! И ваш Эскобар тоже с ними заодно! Вы что, не видите этого?

К нему вплотную подступил Руфо Эскобар.

— Кто еще был с тобой?

Андрее Медио заломил руки:

— Я ни в чем не виноват. Я ничего не знаю. Я видел… Может, ошибся… Была ночь, темно…

Он вдруг бросился к ущелью, заросшему шиповником, но один из басков, оказавшись на его пути, загородил ему дорогу.

Андрее Медио заметался. Всюду, куда бы он ни глянул, стояли баски и арагонцы. Они окружали его плотным кольцом, и он понял, что вырваться из этого кольца ему не удастся. Тогда он упал на колени и опять заломил руки.

— Это сделал не я, камарадас… Я никогда никого не убивал. Пускай на меня обрушится небо, если я говорю неправду! Косерос — вот кто убийца! Он заставил меня указать на сеньора Альваро Кондоньеса. Сказал, что, если я этого не сделаю, он убьет меня. А сам ушел. И я не знаю, где он сейчас…

— Все ясно, — проговорил Руфо Эскобар и взглянул на Альваро Кондоньеса и Рубио.

— Да, все ясно, — сказал Кондоньес.

А Рубио добавил:

— Провокатор.

Таким же плотным кольцом Андреса Медио повели в то самое ущелье, куда он хотел убежать. Оно вело все дальше в горы, над ним нависали обросшие лишайниками скалы, и по мере того как ущелье суживалось, там становилось темнее, будто сюда вот-вот должна была прийти ночь. Гул лагеря: голоса людей, крики мулов, редкие сигналы автомашин, скрипы колес повозок — все это осталось позади, а здесь был слышен лишь глуховатый рокот пробегавшего по дну ущелья горного ручья.