Орест Мальцев: Венгерские рассказы

Чехи и французы, югославы и поляки, вчера освобожденные Красной Армией из немецкого лагеря около Винер-Нойштадта в Австрии, оживленно беседуют между собою и с венграми, своими вчерашними врагами. И все то и дело поглядывают на башню. Любой — хмурый, печальный или задумчивый — взгляд проясняется, как только останавливается на белых флагах. Каждому, вероятно, кажется, что нынче и весна свежее, ярче обыкновенного, и птицы носятся в небе не просто так, а от радости. Бронзовое солнце наверху витой каменной колонны с ангелами и апостолами у подножья и с богом Саваофом на облаке несомненно представляется им солнцем мира, а золотой голубь в его лучах — голубем мира. А четыре аллегорические статуи женщин на фронтоне варошхазы — это, конечно, свобода, изобилие, наука и искусство!

Многие рассматривают барельеф на стене башни: к женщине, олицетворяющей Венгрию, тянутся люди всех сословий, тянутся, протягивают руки и в чем-то ей клянутся. В чем?

— В верности! Это башня Верности, — с затаенной грустью говорит молодой человек в опрятном штатском костюме.

Я еще раньше заметил его в толпе. Он бродил рассеянно, часто нерешительно останавливаясь перед комендатурой. Стройный, загорелый, с аккуратными черными усиками. Мой переводчик заговаривает с ним. Он сразу же называет себя: лейтенант венгерской армии Бабо Иштван, до войны — доктор экономических наук, ассистент клужского университета. Он не знает: как ему быть? В сущности, ведь он пленный, а вместе с тем свободен: может уйти к себе на квартиру, может ходить по городу, может уехать… Это его беспокоит. Положение такое неопределенное. Он обращался к нескольким русским офицерам, называя себя, но никто не хочет с ним возиться, все отсылают к коменданту. А зайти к нему он не то что боится, а просто считает неудобным: не один он в таком же положении.

Мы садимся на каменные ступеньки варошхазы. Жители проходят мимо нас, по своим делам, к бургомистру. И все оглядываются на башню с белыми флагами. Монахиня, и та с полминуты стоит, закинув свой белоснежный головной убор, похожий на фрегат под парусами. Как будто явью стало то, что снилось всем в чудесном вещем сне.

И разговор у нас с Бабо Иштваном начинается тоже о башне. Ее построили после Трианона, в 1921 году. Между прочим, замечает Бабо, венгры говорят «после Трианона» и «до Трианона», так же как принято говорить «после рождества христова» и «до рождества христова»… Район Шопрона клином входит в Австрию. Так получилось потому, что часть венгерской территории после Трианона отошла к Австрии. А жители Шопрона и его окрестностей во время плебисцита высказались за оставление их в пределах Венгрии. В память этого события и построили башню.

— Башню верности, — с кривой усмешкой повторяет Бабо. — Сейчас это звучит несколько иронически… — Помолчав немного, он продолжает: — Сколько клятв в верности мы давали родине, а с немцами все-таки опять связались. За это и наказаны. А ведь, кажется, кому лучше, чем нам, известен характер немцев? Кто волком родился, тому лисой не бывать. Сколько раз мы горько в этом убеждались. И все таки… как-то всегда так получалось, что выхода другого не было: либо с волками выть, либо съеденными быть. И выли — за свою овечью простоту, выли так естественно, так злобно, что многие, и вы в том числе, перестали нас отличать от хищников. Не так ли? Но, в сущности, мы далеко не то, что немцы…

В лейтенанте пробуждается ассистент университета. Сняв шляпу, он методично поглаживает прическу, говоря обдуманно, ровно и убедительно:

— Германофилами у нас были только короли, правители, министры, и то не все, но во всяком случае не народ, не армия и даже не родовитая знать, которая всегда отличалась своим пристрастием к англичанам, к их языку и быту. И тем не менее… Я сам был свидетелем, как здесь, в Шопроне, приговорили к 15 годам тюрьмы командующего одной армией за то, что он отдал приказ своим войскам отходить, и полковника Утташи за то, что он отправился от генерала Фараго парламентером к маршалу Малиновскому для согласования условий перемирия. А командующего дунайской флотилией генерал-лейтенанта Харди суд приговорил к смерти за то, что он пытался препятствовать взрыву будапештских мостов и предприятий. Так скверно все обернулось! Венгерская армия фактически перестала существовать. Немцы, опасаясь организованного перехода ее соединений на сторону Красной Армии, расчленили нас на мелкие единицы, которые придали своим частям. Немецкие офицеры всячески старались нас подбодрить: сравнивали положение своих войск с положением русских под Москвой в 1941 году, ждали появления какого-то своего нового сказочного оружия, вроде самолета, движущегося с большой скоростью по принципу ракеты, ждали конфликта между союзниками и тому подобное. Многие из нас, к сожалению, верили этим басням… А между тем так называемые «последние резервы» Красной Армии заняли промышленный район юго-восточной Германии, окружили немецкие войска в Восточной Пруссии и наступали на Берлин. Было очевидно, что Германия и сама себя не в силах защитить, куда же ей еще нас выручать!