Тамара Сычева - По зову сердца

Люди эти — мои друзья.

Встреча была волнующей. Нашлись и свидетели событий сорок первого года. Припомнили подробности того памятного мне дня.

После встречи Саша показала мне свои палаты. Большие, светлые, они были по-домашнему уютны. Везде большие вазоны с пышной зеленью и цветами. Полотняные занавески и белье радуют глаз белизной.

В самом углу на кровати сидел маленький, сухонький старичок. Его глаза радостно блеснули при виде Ниловой.

— Ну как, Николай Спиридонович, чувствуете себя? — приветливо улыбнулась она, останавливаясь у кровати больного.

— Спасибо вам, хорошо, — слабым голосом поблагодарил больной. — Но все равно я вас очень ждал, вы улыбнетесь, скажете слово, а мне еще легче.

— Ну вот и хорошо, скоро выпишем, и будете тогда за девушками ухаживать.

Она повернулась к другой кровати:

— Ну, а здесь как дела у Макара Максимовича? — и взяла бледную руку мужчины.

— Плохо, — проговорил он посиневшими губами. — Рвоты. Наверное, не выдержу. Умру.

— Ну что вы! Не может быть, такие, как вы, не умирают. Какая температура вечером? — спросила она у сестры.

— Тридцать восемь.

— Замечательно! Вот видите, температура падает, — значит, идет на улучшение. Знаешь, Тамара, — обратилась Саша ко мне. — Это герой. В прорубь бросился, спасая мальчугана, а потом откачивал его целый час. Ну ничего, — обратилась она к больному. — Сегодня мы получили новое индийское лекарство, завтра начнете принимать, оно вас сразу поднимет. Очень эффективное. Через несколько дней дело пойдет к выздоровлению…

Десять дней я пробыла у Саши и убедилась, что ее муж прав: дома Саша почти никогда не бывает.

Так и не удалось нам поговорить подробно, и даже книгу мою Саша смогла прочесть только во время дежурства в клинике.

— Тамара, родная, вот и не успели мы с тобой по душам поговорить. Торопишься ты уезжать, — говорила Саша, провожая меня на вокзал.

— Приезжай к нам, — приглашала я.

— Приеду летом в Крым в отпуск, уж там наговоримся! — кричала она, помахивая платком, когда поезд Львов — Симферополь тронулся.

Получая письма от нашего однополчанина Петра Осадчука, мы всегда радовались за него. После демобилизации он женился, вскоре у него родился сын. Жил он в городе, в благоустроенной квартире. В одном из писем Осадчук писал, что стал членом одного из отстающих колхозов, живет теперь в самом глухом в районе селе.

Мы не удивились такой перемене в жизни нашего однополчанина. Слишком хорошо знали мы Осадчука — он всегда стремился туда, где труднее.

Большой боевой путь прошла я вместе с Осадчуком. И самое главное, что не забудется никогда: он первый давал мне характеристику и рекомендовал меня в партию.

«Смотри, Тамара, не подведи, помни, что член партии всегда должен быть на передовой».

— Да, — сказала я Трощилову, когда мы прочитали письмо, — это на Осадчука похоже, от него иного нельзя было и ожидать.

И вдруг письма приходить перестали. Долгое время мы ничего не знали об Осадчуке. Встревоженная, я отправила ему несколько писем и наконец получила ответ от его жены. Она сообщала, что Петр тяжело болен. У него рак нижней губы. Ему сделали операцию. Как только вернется из больницы, сейчас же напишет.

О несчастье, постигшем Осадчука, я известила многих наших однополчан. И в маленькое, глухое село в адрес Петра полетели письма. Друзья слали ему адреса известных врачей, специальных больниц и институтов, советовали уехать в город, чтобы быть постоянно под наблюдением врачей-специалистов.

А вскоре пришло письмо от Петра. О себе писал он очень мало. Перенес тяжелую операцию, снова дома, уже работает. Все остальное было посвящено колхозным делам. Петр с энтузиазмом писал нам о своей свиноферме, которой он стал теперь заведовать. Видно было, что в дело свое он влюблен по-настоящему.

— Не понимаю, — возмущался Трощилов, читая его письмо. — У человека рак, ему необходимо серьезное лечение, а он и в ус не дует… Вот что, поезжай-ка ты туда, Тамара, поговори с ним. Дело — вещь, конечно, важная, но и о здоровье забывать нельзя.

Недалеко от села за поворотом неожиданно ослепила меня сплошная желтизна подсолнечного поля. И хотя день был пасмурный, мне показалось, что степь щедро залита солнцем.

— Ох, сколько их, какие большие, и смотрите, все повернулись к солнцу, — сказала я шоферу.

— А воны всегда так, тильки за сонцем и ходять…

По левую сторону остались обрывки зеленых лесных массивов, а под самым селом, правое крыло которого скрывалось в балке, тянулись широкие поля кукурузы.