Алексей Котенев - Последний перевал

Они с Шилобреевым направились в густые тальниковые заросли и вдруг натолкнулись на рослого, плотного пограничника с автоматом в руках.

— Куда прешь? — спросил он приглушенным басом и поднял автомат.

На правой щеке пограничника застыла узорчатая лунная тень от тальниковой ветки. У него широкие строгие брови и короткая окладистая борода. Пограничник был похож не на солдата, а скорее на колхозника, надевшего солдатскую гимнастерку.

— Ты что, батяня, так рычишь на нас? — спросил Ермаков.

— А ты меня не тычь, я те не Иван Кузьмич. Говори толком, чо надо?

— Начальника вашей заставы нам надо, — пояснил Ермаков.

— Разведка, что ль? — тем же тоном спросил пограничник. — Так бы и сказал…

Из-за куста вышел невысокий скуластый лейтенант, сказал бородачу:

— Продолжайте выполнять задачу.

Это был начальник погранзаставы лейтенант Бадмаев. Пожав его сильную, ухватистую руку, Ермаков кивнул в сторону скрывшегося за кустом бородача:

— Что он у вас такой сердитый?

— Он, наверное, принял вас за следователя. Тот его все допрашивает: грешен — не грешен, — пояснил Бадмаев, сузив широко поставленные черные бурятские глаза.

— Что же он такое натворил? — полюбопытствовал Ермаков.

— Творил — не творил — один темный ночка знает, — неопределенно ответил Бадмаев и тут же перевел разговор на другое: — Давно вас ждем, четыре года ждем.

Они вышли из тальниковых зарослей на поляну, где стояли разведчики, и всем взводом двинулись к видневшейся неподалеку сопке. Вскоре на пути им попался пологий, заросший травой бугор — то ли землянка, то ли искусно замаскированный дот. Бадмаев подошел к узкой щели и провел Ермакова по крутым ступенькам вниз — в подземное сооружение. Щелкнул выключатель, и Ермаков увидел под низким бревенчатым потолком приземистые нары, покрытые соломой. На противоположной стене темнели три узкие амбразуры, около которых на земляных подмостках стояли три пулемета — два ручных и один станковый.

Командиры отделений стали размещать солдат в подземном убежище, которое служило, видимо, одновременно и землянкой для жилья, и дзотом для обороны. Ермаков и Бадмаев вылезли на поверхность и направились вдоль траншеи. В конце траншеи лежала вязанка хвороста. Они сели на нее, закурили. К ним подошел Шилобреев. Ермаков рассказал, где воевала их гвардейская бригада, какие города освобождала и с какими думами гвардейцы ехали на восток. Потом спросил:

— Ну а вы как тут жили без нас?

О жизни в забайкальских сопках Бадмаев рассказывал неохотно. Его лицо, освещенное лунным светом, то и дело морщилось. В глазах таилась едва приметная печаль. Что тут рассказывать? Забайкальцы городов не брали. Четыре года копали землю и ждали со дня на день, когда двинется на них миллионная Квантунская армия. Она не двинулась, но все-таки оказала Гитлеру огромную услугу: удержала на востоке десятки и сотни тысяч наших солдат, лишив их возможности сражаться на западе. Сколько пережито тревог и бессонных ночей! Иногда вспыхивали бои, но бои особенные: со стрельбой только в одну сторону — из-за Аргуни. Отвечать огнем запрещалось. Разве можно было в те трудные дни открывать на востоке второй фронт? Вот и приходилось терпеть. Хоть тресни от злости, но терпи.

— Трудно было терпеть. Иногда не выдерживали, — продолжал Бадмаев и посмотрел на освещенную луной поляну, в конце которой на пригорке маячил обелиск с красной звездочкой на вершине. Поглядывая то на обелиск, то на своих собеседников, лейтенант начал рассказывать о гибели пограничника, что лежит в той одинокой могиле на берегу Аргуни. Во время рассказа глаза его то становились грустными, то вспыхивали неуемным гневом.

В начале войны к ним на заставу пришел известный на Дальнем Востоке тигролов и сподвижник знаменитого пограничника Карацупы Архип Богачев. Служил бывалый солдат исправно, только сильно скучал по своему сыну Виктору, который служил в горно-вьючном полку. И вот задумал отец перетянуть своего сына к себе на заставу, захотел послужить на границе «семейным экипажем», как танкисты братья Михеевы. Написал рапорт самому Верховному. Просьбу отца уважили, Виктор прибыл на Аргунь и стал служить вместе с отцом. Был он такой тоненький, нежный, как лосенок. Так его и звали пограничники — «лосенком». Приятно было смотреть на степенного отца и молоденького сына. Они всегда ходили вместе, и в наряд, и на занятия, из одного котелка ели, под одной шинелью спали.