В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

Командир не только имеет такое право, командир обязан это знать!

Плохо выспишься, сорвешь зло на жене, доведешь дело до ссоры — плохое настроение скажется на реакции… Ссора с Мариной? Смешно. Разве с Мариной можно ссориться? С ней ссориться нельзя.

Гинек был абсолютно уверен, что командир спросит о жене. Как ему объяснить, что они уже полгода не виделись, что он не знает, как она живет, и, более того, хочет жить с другой женщиной?

Ощущение тревоги и подавленности усилилось. Он попробовал прогнать его, принявшись энергично готовить личный план работы. Потом вызвал командира второй батареи. За подразделение Блажека он не беспокоился, за ним присматривал капитан Главка. Из открытого дневника на него глянуло тянувшееся через многие колонки вплоть до сегодняшнего дня слово «отпуск». Он зачеркнул его ручкой. Отпуск безвозвратно ушел в прошлое. До одиннадцати оставалось совсем немного времени.

Подполковник Менгарт отложил бумагу и посмотрел на настольные часы. Он просто обожал точные часы. Злые языки утверждали, что это у него профессиональная болезнь. Очевидно, доля правды в этом была: когда имеешь дело с ракетами, волей-неволей начинаешь измерять время секундами.

Свидетели при удобном случае не упускали возможности показать, как командир учит офицеров точности и аккуратности. Перед совещанием он набирал нужный номер телефона и переключал беспристрастный голос дикторши точного времени на усилитель селекторной связи своего мини-штаба. Даже секундные опоздания своих подчиненных он сопровождал характерным тяжелым вздохом. Но так же неодобрительно он смотрел и на тех, кто входил в его кабинет раньше намеченного срока. «Вам нечего делать? Как вы планируете работу?» — спрашивал их его укоризненный взгляд. Так или иначе, а точности от своих подчиненных он добился. Сам встроил в кабине своей «шкоды» часы.

Зеленые цифры электронных часов на столе подполковника показывали 10: 54. Двоеточие пульсировало с секундным интервалом. Он бросил взгляд на ручные часы для сравнения и удовлетворенно потянулся. Неделя начиналась неплохо. Суббота и воскресенье прошли без неприятностей, никаких особых задач перед дивизионом не стояло, жизнь в подразделениях текла согласно планам боевой подготовки. Такого спокойного утреннего разбора он давно уже не помнил; у командира полка не было ни одного неприятного вопроса.

Он нажал на белую кнопку, под которой связисты прикрепили табличку с обозначением: «Замполит».

Как только из динамика донеслось: «Прием», он наклонился к микрофону:

— Я вызвал капитана Ридла; ты придешь, Франтишек?

— Конечно, — прозвучал в ответ чуть приглушенный голос. — Прошу меня извинить, если немного опоздаю и, так сказать, вклинюсь в разговор, мне будут звонить из политотдела. Речь идет о Ридле.

— Тогда в порядке, — закончил разговор командир.

На дисплее светилось 10: 56.

Менгарт встал и направился к столику с плиткой. Взял там кофейник, ополоснул его в умывальнике, набрал воды и поставил на плитку. Затем подполковник открыл шкаф и вынул большую, зеленого цвета коробку с расфасованным армянским чаем. «Убывают запасы», — подумал он, взглянув на содержимое коробки, и невольно вспомнил, как они покупали этот чай у говорливого продавца на ереванском базаре. Ему казалось, что все это было невероятно давно. Либуша громко смеялась, торгуясь с веселым малым, и в конце концов купила три коробки.

Он хотел, чтобы она смеялась, забыла о своей болезни. Собственно, для этого ей и нужен был настоящий отдых. Но прежде чем отправиться в четырнадцатидневную экскурсионную поездку по Советскому Союзу, ему пришлось повоевать с ней. «Когда у нас не было времени, ты мечтала о таком путешествии, а теперь не хочешь ехать, — сердился он в ответ на ее возражения. — Дети наши выросли и уже самостоятельно идут по жизни, средства мы с тобой кое-какие скопили, так почему бы нам не поехать?»

Наконец он все-таки уговорил ее, хотя она продолжала возражать, говорила, что хотела бы провести несколько дней с Ленкой и Томашеком. «Кто знает, как все сложится дальше», — вздыхала она. «Ничего, не бойся, в моем плане отведено место и для внучат», — настаивал он на своем.

Поехали они в начале мая. Весной советские южные республики особенно красивы. Так рекламировали проспекты бюро путешествий, и они не лгали. Либуша крепла на его глазах, путешествие было явно ей на пользу. Он радовался вновь появившейся в ней свежести. И тем более огорчился, когда неожиданно в середине лета вынужден был отвезти ее в больницу. Даже Ленке и Томашеку Либуша не успела как следует порадоваться. Менгарт упрекал себя за это.