Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших

В балку спустился и только стал подыматься и уже пришел наш танк. Нам до этого командир роты сказал, что мы будем не одни, к нам идут танки на помощь, правда, задерживаются на мосту — там большая пробка создалась. Потом им дали команду: не смотреть ни на какие препятствия, только вперед, а пробка была из-за подвод, которые отступали с запада на восток — жители колхозов, совхозов, и на быках, и на лошадях, по всякому, стояли чуть одна на одной. Наши полуторки с ранеными с запада тоже задержались. Потом, когда танки прошли-промяли и по быкам, и по бричкам, тогда наши полуторки с ранеными пошли на восток, на Сталинград.

Полуторки без дверок, просто ремень. Они даже удобнее, выскакивать, вдруг налет, или могут перевернуться, дверцы может заклинить, и не вылезешь. Просто ремень поперек вешали, на крючке. Вот так станешь говорить, а мне: «А ты все придумываешь!» Фронтовики же говорят: «Да я таких и не видал». Вот видишь — не все одинаково воевали.

Я разыскал свой взвод. Я не смог сразу узнать ребят. Прошел какой-то час боя, не больше, а все курсанты стали неузнаваемые: черные, перекошенные лица, а какой-то один час боя.

Из противотанковых средств только бутылки были. Вот так вот смерть — она ж ползет, лезет и в крестах еще немецкий танк! Мы их тогда и не видели, это ж для нас была дикость — кресты! Мы же — комсомольцы все.

Поскольку танк нужно было подпустить на далее как на 10–15 метров — это же смерть на тебя ползет. Какие нервы надо, чтоб удержать себя, чувства свои, чтоб с врагом сразиться! Эти бутылки же: разобьется — и ты погиб, и даже ни одного танка не поджег. В общем, очень трудно было воевать с таким оружием.

Потом пришли наши танки, целая армия. Завязался танковый бой. Это бой такой, что стало подыматься солнце, и сразу тьма наваливается: пыль, копоть, танки горят черным дымом, но бой шел. Он горит черным и тела горят солдат, уже намотанные на гусеницы, и он черным дымом горит, а наш другим дымом, светлым, такой плотный был бой перед мостом. Наши «тридцатьчетверки», некоторые прямо разгонялись, думаешь, вот вскочит наверх — нет, только гусеница поднимется и спускается вниз, разворачивается и опять в бой. Был очень сильный бой — смелые наши танкисты.

Я за танком пристроился, чтоб с ним пройти немного дальше ко взводу, он только поднялся, и в него попал снаряд. Я только заметил, как он вздрогнул и вспыхнул. С нижнего люка два танкиста выскочили, объятые пламенем. Но там уже не до спасения. Если человек пламенем объят, надо же какое-то приспособление, чтоб тушить, а чем солдату тушить — противогазом?! Их начало гнуть на колени, локти — люди горят, все это страсть, все это на себе переживаешь. Я обошел их и до взвода добежал, а там уже наш командир роты меня опередил: я пошел по балке, а он напрямую рванул. Противник начал терять свои силы, отступать, и наши танки их преследовали, а мы, не отрываясь от них, дошли до Хорошего кургана. Там стало уже темнеть. Нашим танкам заправка нужна была уже.

На другой день снова в бой, не отрываться от танков, вперед! Никаких тесных занятий мы с ними до этого не имели, они в Калаче, а мы аж в Светлом Яру были, не отрабатывали взаимодействие. Просто бежали за танками. Немец применил свои способности, хитрости, и танки зарыл, они стали как дзот: он бьет, а сам в земле. За ночь окопали они. Наши танки на Хороший курган не пошли, а пошли в обход, а нас положили с воздуха огнем, нашу пехоту, и с земли, в общем, мы начали окапываться и целый день мы не наступали, к ночи приходит солдат, ко мне попал он как-то: «Ты не с Дальневосточной дивизии?» — «Нет» — «А где же она есть, тут же занимать она должна? — «Не знаю!»

Мы не знали даже, что нам на смену пришла уже другая армия, подготовленная, с Дальнего Востока. Нас сменили, а нас же там уже половину не было и сказали: «Пойдете в Дубовку на формировку».

Мост мы перешли, и направление — Качалино или Дубовка. Дошли до хутора Камыши, солнце стало садиться, а немец на той стороне Дона, а она выше, чем левая, и он нас заметил издалека, а мы не знали, думали, что немца угнали далеко. Расположились мы сварить покушать, умыться после боя. Как раз шла скотина и гражданские, и он открыл огонь по нам и тут и по скотине, в общем, женщину одну убило, кого-то еще ранило. Мирные жители пострадали, почувствовали войну. Команда нам: «Потушить огни!» — песком позасыпали, загребли и пошли вверх по Дону. Нам много встречалось солдат и командиров, которые говорили: «Приказ — ни шагу назад! А вы куда идете?» — «Куда нам сказали — туда мы и идем! На формировку в Дубовку». — «Какая там формировка?!» Но мы все равно идем, потому что чего нам слушать чужих, у нас своя команда и свой командир. Расчет у меня не полностью был, и идти по пескам было очень тяжело, и мне попадается лошадь, паслась в стороне. Я эту лошадь поймал, сделали лямки, упряжку из обмоток, все повязали и поехали, запрягли прямо в миномет. Нам стало тогда легче и мы туда вещмешки сложили. У плиты приварены с завода полуоськи такие, и надеваются колеса — вот уже плита на колесах. За саму плиту держишь, и как управление. А тут уже наваливаешь вещи, и сделали шлейку с обмоток. Солдат есть солдат — должен всегда быть находчивым.