Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

– В таких делах ничего случайного не бывает. – Анна нервно теребила обручальное кольцо на пальце.

– Ты даже в преступлении на почве ревности к любовнице видишь элемент заговора истории! – Ника взглянула на мать с выражением безграничной жалости. – Скоро ты будешь доверять только мертвым!

Она выбежала из гостиной. А ей вслед неслись обидные слова, которые выкрикивала Анна:

– Бессердечная! У тебя на уме лишь твои собственные романы!

Анна буквально упала на диван. Она закрыла ладонями лицо, ей казалось, что только теперь она поняла, сколь различны их с дочерью миры.

– Она так не думает. – Ярослав чуть прикоснулся к плечу охваченной отчаянием Анны. – Просто она нервничает перед экзаменами на аттестат зрелости. Надо ее понять.

– А почему она не хочет понять меня?!

В ней как будто что-то надломилось. Анна говорила сквозь душившие ее слезы, что вновь все оборачивается против нее, мало того что убит Мартини, а ведь она так надеялась хоть что-то узнать у него, так теперь еще и собственная дочь против нее…

Ярослав взял ее за руку и смотрел ей прямо в глаза. На мгновение она испугалась, что он сейчас скажет что-то такое, чего она вовсе не хотела бы слышать, что он отнесется к ней не как к вдове майора Филипинского, а как к женщине, которая слишком посвящена в его сокровенные тайны.

– Я пришел сюда не для разговора о Мартини, – произнес он, и глаза его подтверждали, что он собирается сообщить ей что-то очень важное. – Есть надежда. Вчера я встретил одного человека, который может нам помочь. Я договорился с ним на завтра…

Он сказал «нам». Значит, ее дело стало и его делом? Анна ждала, что еще он скажет. Кто этот человек, который может им помочь? Но Ярослав сказал лишь, чтобы послезавтра около пяти она ждала на Вавеле, возле большого каштана, что растет у входа в Пещеру Дракона.

Когда Ярослав вышел, в салон проскользнула Ника. Она стояла с опущенной головой, как девочка, которая хочет признаться, что разбила хрустальную вазу.

– Прости меня, – пробормотала она.

И тогда Анна обняла ее и сказала ей в самое ухо:

– Прости и ты меня, Никуся, что я родила тебя в такие времена…

Лампа с абажуром в виде металлической тарелки ярким светом освещала весь стол на кухне. На столе были аккуратно разложены какие-то бумаги, которые, казалось, были облиты кофе. Лежали здесь также какие-то записные книжки в переплетах, выгнутых, как изношенные подметки.

Над столом склонилась высокая женщина. В ее движениях сквозили внимательность и осторожность. Лицо ее было почти целиком закрыто, словно маской, белым платком. Поверх платка ее темные глаза искоса неотрывно наблюдали за Ярославом.

– Увидев военную форму, я очень испугалась. – Женщина произносит эти слова сквозь платок, и при каждом выдохе он вздувается волной, словно слова хотят вырваться на волю.

– Теперь военная форма – естественная защита. – Он как будто пытается оправдаться. – Я думал, что Адам вас предупредил.

Женщина отрицательно покачала головой и пожала плечами, как бы давая понять Ярославу, что он сам должен знать, какой человек ее муж.

Ярослав стоял сбоку, там, где начиналась тень, ибо висевшая над столом тарелка-абажур отграничивала свет сильной лампочки. Он смотрел, как женщина склоняется над столом и, прежде чем прикоснуться руками в резиновых перчатках к какому-либо предмету, берет его сначала пинцетом и переворачивает на клеенке, как мертвую мышь…

В кухне старой квартиры на улице Реторика было жарко. В кухонной плите горел огонь. Конфорки были сняты, чтобы нагретый воздух быстрее поднимался вверх. Над плитой была натянута длинная веревка, на которой висели разные документы, как выстиранные носки, развешенные для сушки. Эти покрытые потеками бумаги были прикреплены к веревке бельевыми прищепками. Свернувшиеся листочки записных книжек, корочки офицерских удостоверений в ржавых пятнах, фотографии женщин и детей…

Ярослав подошел к ящику, стоявшему на лавке возле печки. Он был полон каких-то конвертов, помеченных буквами и цифрами. Ярослав наклонился над ним и вдруг неожиданно отпрянул из-за ударившего в нос запаха. Он согнулся, едва удержавшись от рвоты. Ярослав лихорадочно выхватил из кармана мундира платок и прижал ко рту.

Женщина бросила взгляд на Ярослава, продолжая разделять с помощью пинцета слипшиеся друг с другом листочки.

– Нелегко привыкнуть к трупному запаху. – Эти слова она произнесла каким-то странно мелодичным голосом, который пробивался сквозь белую маску на ее лице. – Адам говорит, что даже водка не помогает.