Валентин Строкань - Чёрный иней

Едва проступая сквозь белый бушующий морок, на него надвигался силуэт какого-то судна со сломанной мачтой. Оно намертво вмёрзло в лёд у самого берега.

«Летучий голландец»? Какой там, к чёрту, голландец? Ковчег? Совсем рехнулся! Вроде бы шхуна... Рыбацкая? Наверное, норвежец...»

Судно казалось вымершим. Но ведь это укрытие! И если там сохранилось хоть что-то деревянное, то это — огонь! Измученное сердце отозвалось громкими толчками, откликаясь на химерную мысль о тепле. О «камрадах», которые могли блуждать где-то поблизости, он не думал.

Внутри он обнаружил уйму деревянных обломков, и это обрадовало его так, будто эти доски и щепки были несметными сокровищами. Это была жизнь! Спотыкаясь и чертыхаясь, он обшарил все закоулки, но, кроме тряпья, резиновых сапог и позеленевшей глазурованной посуды ничего существенного не нашёл. На камбузе он обнаружил пригоршню щепок и стал хозяйничать у плиты. Найдя анкерок с солярой, он пережил то же сладостное чувство, которое испытывал когда-то в детстве..

Спустя пару минут в топке замерцал огонь. Он сидел, замерев, прямо перед огнём, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, каждой клеточкой вбирая в себя благодатное тепло. Даже голод не мог согнать его с места. Сунул прямо в огонь онемелые негнущиеся пальцы. На него стремительно навалилась слабость. Он внезапно ощутил острую боль в предплечье и пояснице и подумал, что это реакция согревающихся мышц на те неимоверные усилия, которых он приложил, чтобы вырвать, выдернуть, выцарапать свою сведённую судорогой плоть из смертельного ледяного кратера. Лежал бы он сейчас окоченевшим мешком костей в пропасти, и никто на целом свете не узнал бы, как он погиб и где. Он думал об этом отстранённо, спокойно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.

«А тут ещё этот фашист прицепился... Уже, наверно, и следов никаких не осталось, мигом замело. Метель за метелью. Проклятый остров! Холодный, белый, а может, и очень живописный, как для экскурсантов и туристов. Идеальный морг. Мечта патологоанатома! Не спать! Надо идти... Куда? И почему нельзя спать?»

Его объяла сладостная нега. Веки смежились, отяжелели, и он забылся.

Очнулся от того, что кто-то грубо тормошил его за плечо. Долго выдирался из сумрачных закоулков дрёмы. Сознание отказывалось оживать для яви, наполненной опасностью, стужей, смертью.

«Здесь никого нет... никого не может быть... я сам... один. На всей земле». Он силился расплющить глаза. Услышал стон. «Кто это?!» И сразу понял, что этот стон вырвался из него...»

— Немцы!!! — багряной вспышкой сверкнуло сквозь прерванный сон. Он открыл глаза.

Чёрное отверстие автоматного ствола смотрело ему прямо в глаза. Он почувствовал, как запульсировала кровь в висках. Встать на ноги ему не дали. Один из троих бросил его ниц, альпинистской верёвкой быстро связал руки и ноги и небрежно толкнул на пол. Только теперь Гвоздь окончательно пришёл в себя. Забился в бессильной ярости, пытаясь высвободиться и тщетно напрягая все мышцы измученного тела. И сразу же получил несколько безжалостных ударов по рёбрам тяжёлыми ботинками. После чего угомонился, кашляя, харкая кровью и задыхаясь…

«Вот и познакомились. Изысканные у тебя, Иван, манеры, принял гостей... Под дых, сволочь, врезал...»

— Откуда он здесь взялся, хотел бы я знать? — вплотную подойдя к притихшему Гвоздю, спросил Айхлер. — А не тот ли это тип, которого вы не досчитались, когда взяли в плен тех свиней, а, обер-фельдфебель? Посмотрите на него внимательней.

— Хоть рожа у него чёрная, как голенища моих парадных сапог, однако я твёрдо помню, что его среди них не было. Это точно, господин гауптман.

— Ладно. Среди пленных его и не могло быть... Пока что оставьте его. Всем отдыхать! — гауптман отдал команду так, будто перед ним на плацу стоял взвод солдат.

Фашисты обыскали Гвоздя, отобрав всё, что у него было. Потом бросили в угол и оставили в покое.

Он пытался ослабить узлы, напрягая мышцы то рук, то ног, но верёвки были завязаны умело.

«Как по-идиотски попался! По-идиотски... А тебя, дурака, что, — на этот остров высадили ума-разума набираться?..»

Он закашлялся и затих.

«Жизнь здесь на редкость однообразна, всё время приходится из чего-то выбираться.

Закурить бы... Но он отбросил эту дурацкую мысль подальше. Ну что ж, наша задача простая — ждать подходящего момента. И этот момент обязательно наступит».

Ветер стих, метель угомонилась. Старший лейтенант Байда и сержант Валеев выбрались, наконец, из обрыдшего укрытия. Соблюдая максимальную осторожность, чтобы не заметили со станции, спустились метров на пятьсот вниз. Возле чёрной скалы, сиротливо торчавшей среди снежных заносов и схожей на каменный орган, они пересекли санный путь немцев между метеостанцией и радиодивизионом. Прошли по узкой полоске голого, колючего и крошащегося льда, хотя совсем рядом протянулась широкая полоса рыхлого снега. Это метель подчистую смела снег с одного участка и завалила другой. Они пошли по льду, чтобы не оставлять следов.