Эдуард Володарский - Штрафбат

— А ты сам попробуй, — огрызнулся штрафник. — Подсказчику — говно за щеку!

— Давай за ним, или пристрелю, — Балясин сильно толкнул штрафника дулом автомата под ребра.

Тот сморщился от боли, отложил автомат и взял две связки гранат, немного помедлил, выглядывая из-за бруствера.

— Давай, браток, давай… — Балясин вновь подтолкнул его.

Штрафник поднялся, перевалился через бруствер и пополз. А через секунду пуля нашла его, и он затих в нескольких метрах от окопов.

Еще один штрафник вылез из окопа и пополз вперед. Забрал у убитого связки гранат, двинулся дальше, прижимаясь к спасительной земле.

А Тимофей Ложкин был уже перед танком. Привстал и метнул длинной ручищей связку гранат — точно под передок черно-зеленой коробки. Ухнул короткий взрыв, полыхнуло пламя. Лопнувшая гусеница разматывалась на бешеной скорости, танк развернуло, черный дым охватил его. Из люка стали выбираться танкисты, их встретил град пуль. Один танкист упал с брони на землю, другой повис в люке, выбравшись только наполовину.

— Один — ноль в нашу пользу! Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — у Ложкина осталась еще одна связка гранат, и он пополз к другому танку. Тот шел за первым, обогнул его и, не снижая хода, устремился на окопы.

Ложкин оказался слева от танка, встал на колени и метнул связку танку прямо в бок. И тоже попал!

— В рот тебе кило печенья! Два — ноль в нашу пользу, — пробормотал Ложкин, глядя, как рванул взрыв, и танк резко остановился, завертелся на месте, глубоко вспахивая землю вокруг себя.

Третий танк получил снаряд из орудия Воронцова прямо под башню.

Твердохлебов кричал в трубку телефона, сидя на дне окопа и глядя, как вдалеке трое солдат пытаются поднять на колеса орудие, лежавшее на боку. Мины рвались на позициях батарей, над окопами, кося осколками налево и направо.

— Снаряды на исходе! Большие потери! Боеприпасы кончаются! Почему не подходят главные силы?! Почему нет наступления?! До вечера не продержимся! Повторяю, до вечера нас уничтожат всех! Что?! Не слышу! Я убитых не считаю, я живых считаю! От бригады осталось меньше батальона! Повторяю! Меньше батальона!

— Что ты заладил, как попугай! — кричал в ответ генерал Лыков. — Ты слушай, что я говорю! Оставишь плацдарм — расстреляю собственноручно! Всех расстреляю! Слышишь, комбриг херов! Штрафная морда! Если по твоей вине сорвется наступление — на Колыму обратно поедешь! До конца жизни! Стоять, сволочь! Стоять до последнего! Алло! Связь! Связь! — В трубке стояла мертвая тишина. Лыков швырнул трубку на аппарат. — Связи больше нет! Гаврилов! Где ты там, черт тебя?!

В блиндаже появился старший лейтенант, перепугано смотрел на разъяренного генерала.

— Вышли связистов. Пусть связь с Твердохлебовым восстановят. Сам с ними пойдешь!

— До самой реки, товарищ генерал? — спросил старший лейтенант.

— До самой! А надо будет, и на тот берег переправишься! Мне связь нужна! Что, сразу в штаны наложил? А как там люди гибнут?!

— Есть восстановить связь, — проговорил старший лейтенант и выбежал из блиндажа.

— Привыкли по штабам задницы греть! На передок не выгонишь, вояки, мать твою… — в сердцах выругайся Лыков.

Начальник штаба посмотрел на карту, проговорил:

— Может, из полка Белянова ему батальон бойцов послать?

— Полк Белянова через два часа в полном составе должен быть на участке наступления. Все силы туда стянуты! — Лыков ладонью припечатал карту на столе. — Взвода лишнего нету!

Танки неумолимо катили вперед. Пошли в атаку немецкие автоматчики.

Руки отца Михаила сводило судорогой, обжигало раскаленной гашеткой пулемета. Насупившись, он смотрел в прорезь прицела и бил короткими очередями, цедил сквозь зубы:

— Проклятые… вороги… могилу найдете здесь… могилу вам всем…

Толстые щеки отца Михаила тряслись, борода сбилась на сторону, длинные волосы свалялись прядями, закрывали лоб, падали на глаза, и он нервно дергал головой, откидывая их в сторону. И вдруг он мельком глянул на небо и замер…

В мутном тумане черной гари явственно высветилось лицо Божьей Матери Казанской. Ее скорбные глаза смотрели на землю… смотрели на отца Михаила. Космы дыма плыли по образу Богоматери, на мгновения застилая ее совсем, и вдруг пропадали, и тогда она была видна ясно и светилась ярким светом…

Отец Михаил задохнулся, встал, широко перекрестился…

В штабе немецкой группы армий громадная карта фронта занимала всю стену кабинета командующего. Сам командующий, невысокий, упитанный, лысый генерал, стоял у карты и с мрачным видом слушал доклад дивизионного генерала: