Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Игнат вошел в зрительный зал минут за пятнадцать до начала спектакля и сел на свое место. Он предполагал, что сегодня его будут расспрашивать о летной школе, которую он и в глаза не видал, о причине его возвращения, об Андрее. Он и пришел сегодня в клуб главным образом для того, чтобы сразу сбросить с себя чувство, которое его постоянно угнетало.

Игнат не мог объяснить, почему он так болезненно переживает свою неудачу. Смешно ведь было и подумать, чтобы кто-нибудь мог обвинить его в этой неудаче. Ну, не прошел медкомиссию. И что? Разве он один такой? И разве товарищи не понимают, что он ни в чем не виноват?..

И все же это постоянно его угнетало, будто он и в самом деле был в чем-то виноват. Старый каменщик Иван Андреевич, когда Игнат обо всем ему рассказал, проговорил:

— Стало быть, говоришь, стыдно? Ах ты, дурья твоя голова! Стыдиться надо не этого, а того, что дури много в тебе, мил человек, понятно? Привыкли вы, что вам все легко дается, готовенькое вам на блюдечках подносят, вот и разнежились. Чуть что, уже и хнычете: ах, ах, беда какая, не буду летчиком, а буду мастером! Не штурвал в руках держать буду, а мастерок… Стало быть, мил человек, и мне стыдиться надо, что я три с половиной десятка лет заводы да дома строю, а?

— То ж вы, Иван Андреевич, — пролепетал Игнат.

А ты что — голубая кровь в тебе бежит? Слушать тошно тебя, хлопец! Аристократия чертова!

Андреич сердито засопел, отвернулся и ушел.

После этого разговора Игнату стало легче. И вот теперь, сидя в зрительном зале и поджидая Лизу, Игнат старался отшучиваться от назойливых вопросов своих приятелей.

А они наседали.

В отпуск приехал, Игнашка? — спрашивал один.

В бессрочный, — отвечал Игнат.

Нет, правда?

Правда. Самолет на капремонт поставили, а мне отпуск дали.

Эй, авиация, привет! — кричал другой. — А где же Андр Юшка?

Улетел. Скоро с Земли Франца-Иосифа белого медведя тебе пришлет.

Вдруг до Игната долетел ехидный смешок, и он услышал:

Кишка у Игнашки тонка… Пришел он на медкомиссию, посмотрели на него и говорят: «А эта худосочина куда лезет? Тоже в авиацию?» Ну, от ворот повороти — фюйть!

Игнат оглянулся и увидел рыжего помощника. Он стоял в кругу молодых строителей и, сгорбившись и опустив руки, показывал, как Игнат делал «от ворот поворот». Игната взорвало. Первым его желанием было вскочить, подбежать к рыжему и дать ему в физиономию. Но он сдержался. И в ту же минуту услышал возмущенный голос:

Молоть бы языком бросил, красноперка! Поехал бы сам да попробовал. А то мелет языком, мелет…

Это говорила Ольга Хрусталева под одобрительный смех. Игнат мысленно поблагодарил девушку за поддержку.

Наконец в проходе показалась Лиза. Она шла быстро, ища глазами Игната. Он привстал и помахал ей рукой:

Лиза, сюда!

Она уже подходила к скамейке, как вдруг услышала голос:

Летчица…

Она не обернулась, но Игнат увидел, как лицо ее залилось краской.

Плюнь на это, Лиза, — кипя бешенством, сказал Игнат.

С этим рыжим я еще потолкую.

Лиза села, сняла шапочку и проговорила;

Все спрашивают, почему ты вернулся. Не понимаю, какое кому дело?.. Некоторые сочувствуют, некоторые любопытствуют, некоторые, как этот рыжий тип…

А ты, Лиза, что отвечаешь?

Как — что? Говорю, что не приняли тебя… Не смог ты…

Игнат быстро посмотрел на Лизу:

Как — не смог? Что — не смог? И ты… Ты тоже… сочувствуешь?..

Игнат! — Она положила свою ладонь на его руку, — Игнашка, милый, не надо больше об этом говорить! Я понимаю тебя, но чем теперь поможешь. Лучше забудем об этой неудаче, и все. Хорошо, Игнашка?

Игнат молча пожал ее руку и ничего не ответил.

Ольга Хрусталева закрыла книгу и задумалась. Перед ней лежала меловая доска с вылепленным на ней орнаментом. Рядом — кучки цветного пластилина с отпечатками ее пальцев. На диване, на стульях, на аккуратно убранной кровати были разбросаны листы с красочными узорами: греческие орнаменты с ясным и стройным геометрическим построением, орнаменты древнего Рима с листьями лавра и гирляндами виноградных гроздьев, перевитых лентами, полуциркульные арки и аркатуры орнаментов романского стиля. Ольгины глаза перебегали с одного узора на другой, а тонкие пальцы бездумно тискали маленький кусочек пластилина. Надо было найти что-то свое, найти мотив орнамента, который больше всего подходил бы к большому залу, где она сейчас работала. Ей предлагали решить эту задачу просто: скопировать лепку какого-нибудь зала и механически перенести ее сюда. Но Ольга категорически отвергала такое предложение. Она не хотела, не могла работать механически. Ей хотелось, чтобы во всем, даже в самом маленьком, что она создавала, была частица ее души, было ее «я».