Олег Хандусь Полковник всегда найдется

Два больших пальца сержанта плавно вдавились в гашетку — пулемет тряхануло, всей тяжестью отбросив назад... Семенов лишь заметил огонь из ствола, неожиданно ярко перечеркнувший действительность, — и только потом он почувствовал боль от мощного удара в лицо, Отвратительный хруст вместе с привкусом крови!..

...снова запахло дождем...

— Чертов металлолом! — ругался Расул. Он лил на лицо сержанту воду из фляги.

— Семен! Поднимайся быстрее!

— Что это было?

— Пулемет твой... Вставай!

— Что с ним?

— Отдача! Это же бээрдэмовский пулемет — он должен крепиться к броне; без опоры нельзя... Нельзя из него так стрелять! Понял, какая отдача?!

— Но ведь Скворец сказал...

— Что Скворец, ну что Скворец? Он рубит в этом деле, Скворец твой?! Вставай!

Семенов сглотнул густую слюну с привкусом крови, попытался подняться; во рту было что-то не так... Передний зуб оказался завален внутрь — он был выбит, хотя еще и держался на месте.

— Ты куда, мм-м!.. — Сержант простонал, вправляя грязными пальцами выбитый зуб.

— Подтащу Таракана.

— Не стреляли больше?

— Нет пока...

Вслед за Расулом сержант выбрался из укрытия, захватив с собой плащ-палатку. Вдвоем они волокли обратно потяжелевшее тело Исы, откинутая рука которого оставляла на песке прерывистый след. Его стало отчетливо видно — светало. Небесный ночной ковер постепенно расползся, и на фоне поблекшей луны и поредевших звезд замечалось призрачное движение облаков.

Таракан был мертв. Расул сидел рядом и плакал, сыпя песок горстями себе на бритую голову.

— ...Как мне жить дальше, как жить?..

А лицо Таракана отвечало холодным спокойствием, словно и сам он был погружен в нелегкие мысли о том, как жить человеку, который избавил его от этой проклятой жизни.

— Не надо, Расул; теперь ничего не поделаешь. — Сержант накрыл плащ-палаткой теле Исы.

Расул сидел неподвижно, устремив бессмысленный взгляд к лазурным очертаниям дальних вершин, едва различаемых в сером тумане.

Сержант вдруг поднялся.

— А где Бабаев? Он крикнул:

— Бабаев!

Его охватила дрожь. Семенов уже чувствовал, что никто не откликнется. И, не добежав до нижнего укрытия несколько метров, он остановился. Подошел осторожно.

Бабаев, конечно же, не спал. А просто перекинулся через заднюю стенку окопа и уткнулся каской в песок. Руками обхватил горло — в последнюю минуту он боролся с удушьем и кровотечением, но никто ему не помог... И что сержанту бросилось в глаза сразу, так это большое темное пятно на песке вокруг головы — пожалуй, слишком уж темное для крови пятно.

...Близилось утро. Ночь отступала, словно бездонное море во время отлива, унося с собою звезды. Небо наполнилось рыхлым унылым светом. Если бы Семенов мог раздвинуть эту бурую предрассветную пелену и заглянуть внутрь опустошенного неба, то он бы и там увидел лишь плоскую долину, протянувшуюся на тысячи километров, а за нею странные серые горы, вздернутые к угасающей луне, как волчьи или крысиные морды. Из травы и там и сям торчали бы холмики со сломанными крестами — то было бы кладбище, одинокое и заброшенное. И, увидев эту покинутость, ощутив холодную и страшную одинокость, Семенов бы тихо заплакал, потому как ничего не осталось во всем белом свете. Над миром нависла зловещая тишина.

Время остановилось между ночью и утром. Лишь вершина все плыла мимо времени — она плыла в густом серебряном свете. Едва колыхался над нею утренний ветерок, донося издали последние лягушачьи трели. Там, где на щебне журчит вода и зеленью сверкает трава, живут люди. Все тот же утренний ветерок доносит оттуда то ли едкий дымок, то ли просто утробный запах жилья. И на всю округу разносится протяжный заунывный голос муллы, будто из тьмы веков зовущий к утреннему намазу. В это время мужчины спускаются с гор: возвращаются в семьи и, прежде чем распахнуть двери убогих жилищ, зарывают в землю оружие — древние нарезные ружья дедов и прадедов. Кроткие призраки женщин в чадрах подносят мужьям еду, а сами садятся поодаль и грациозно откидывают покровы с лица, редким взглядом обращаясь к мужчинам. И мы видим белолицых темнооких красавиц — милые и робкие существа, нуждающиеся в защите и ласке.

Это здесь, на востоке. А если устремиться на юг, минуя тысячи километров морского пути, горячие ветры экватора и таинственные течения, то можно увидеть великолепную бухту, где белые волны, и желтый песок, и дюны. Там ясное небо —солнце и синева, — и вдоль берега идут два прекрасных создания: Он и Она. И держатся за руки. У нее длинные рыжеватые волосы — мягкие, как морская волна, и кожа золотистая с зеленым отливом. Губы ее пересохли, а рот приоткрыт в блаженном вздохе восторга, — а море ревет и клокочет, наползая на берег... Это на юге, но если обратиться на запад, далеко-далеко, через водные и земные преграды, там тоже есть место — мрачный и величественный костел, пронзающий дождливое неба острыми куполами. Сквозь высокие мозаичные Окна внутрь проникают видения давно ушедшего прошлого, и в сумрачном свете мерцают радужные огни. Все дышит торжеством и значительностью. И какой-нибудь холеный детина во фраке стоит рядом с белокурой красоткой — и звучит музыка, чистая, тонкая. Нижний ряд ведет томный орган, а вверх устремляется пронзительно-сладкая мелодия флейты... Да и мало ль! Уж не так далеко на севере, в обычной теплой квартире, на двухспальной кровати молодой заботливый муж обнимает свою нежную подругу... А сержант Семенов сидит на вершине песчаной горы, свесив голову и не думая ни о чем. Он еще не знает, что болен, а будет все хуже и хуже.