Олег Хандусь - Кобра

…С тем парнем я встретился в августе восьмидесятого, когда по причине грыжи оказался в кундузском санбате: к тому времени, будучи окончательно вымотанным и мало соображавшим, ради небольшой передышки и нескольких дней без страха готов был не то что лечь под хирургический нож… В результате, как по злой иронии судьбы, вышел оттуда с контузией, по сей день не занесенной в военный билет. В ночь под конец моего пребывания там санбат жестоко обстреляли из минометов.

Уже тогда начала хождение по частям и гарнизонам сороковой армии Туркестанского военного округа история об одном молодом бойце, кормившем гаденышей кобры и таким образом спасшемся, когда остальные погибли.

Не могу назвать ни имени его, ни фамилии, поскольку лежали мы в разных палатках, встречались лишь изредка. Чаще под открытым небом, на скамейках крайней в ряду курилки. Санбат тем временем жил напряженной походной жизнью: утром и вечером в город отправлялись водовозы, чтобы вскоре вернуться с ценным запасом воды; время от времени с северным ветром доносился гул со стороны взлетно-посадочной полосы; день и ночь стрекотали движки-генераторы, непрерывно вырабатывающие электроток; поодиночке и наплыв за наплывом поступали раненые, а хирургические операции и перевязки проводились в отдельных однокупольных палатках — шел к концу только седьмой месяц войны, носившей еще достаточно стихийный характер.

Относительно названия и месторасположения части, откуда в середине лета был доставлен боец, также ничего не известно. Кому-то он говорил, что батальон его размещался в высокогорной долине, словно на дне синей чаши, со всех сторон света окруженной заснеженными вершинами. Другим — будто бы застава их находилась на уступе каменистой гряды и, если спуститься по тропе вдоль лощины и проследовать еще километра полтора, огибая скалистый навес по пересыхающему руслу горной речушки, то можно увидеть вдали от прочих остатков жилищ, размытых до основания ветрами и временем, одинокую мазанку, более или менее сохранившуюся. Возможно, когда-то она служила опознавательным знаком на местности или проходом в тайный подземный лаз; крыша давно обвалилась, а глинобитные стены представляли собой осыпающиеся руины.

Он оказался там ранней весной, когда на рассвете возвращался со взводом из боевого охранения. И вдали, на противоположном склоне, виднелись сгрудившиеся жилища горного кишлака, а в верхней части уступа — башенка, откуда мулла оглашал округу протяжным стоном. Сам боец, будучи по специальности снайпером, находился в прикрытии, заняв удачную огневую и наблюдательный пост как раз в развалинах мазанки. Там-то он случайно обнаружил гнездо, не догадавшись вначале, в чем дело. Оно было похоже на птичье, но без всяких там веточек, соломы, травы… Просто чистая и довольно вместительная ложбинка, как будто ее нарочно заботливо вылизали, в самом укромном местечке руин; четыре яйца, серые с темными прожилками, ни дать ни взять округлые камешки, найденные у моря. Он долго смотрел на них и не мог оторваться, а после осторожно сложил их в каску, распотрошив предварительно ИПП (индивидуальный перевязочный пакет — бинты и вата), и захватил с собой в лагерь, когда дали отбой и взвод направился по тропе вдоль пересохшего русла.

Постепенно паренек стал свидетелем, как один за другим из яиц вылуплялись змееныши, хотя бы один раз в день выбираясь к отдаленному кургану-пустыннику, куда он перепрятал гнездо. Приносил сгущенное молоко, немного кипятку и крышку от котелка, в которой разводилось питье. Сам присаживался рядом на бугорке. Тем временем солнце садилось. Обычно он приходил туда после ужина и до вечерней поверки возвращался в лагерь. Но накануне той ночи случилось иначе: не успев даже присесть и разуться, он уловил движение на песке, обернулся и замер. Из-за спины, приподнимая открылки и при этом словно стелясь по песку, подползала кобра. Особенно поражали ее размеры и движения мощных изгибов. Она заняла агрессивную стойку и лишь неистово разевала пасть, водя плоской мордой из стороны в сторону, малейшее движение могло стать последним!

Потом зашло солнце, стало свежее и постепенно начинало смеркаться. В тот вечер дембеля готовились отпраздновать сто дней до приказа, и он отчетливо услышал со стороны ПХД (походная кухня и прилегающее хозяйство) негромкие оклики, шум: доставались из потаенных мест канистры с бражкой, консервы, чай и хорошее курево. После отбоя должны были состояться традиционные посиделки с гитарой и со всеми делами; и он понял: если даже во время поверки заметят его отсутствие, то сержанты-деды постараются скрыть и не придавать тому значения, решив, что он задержался у земляка, а потом и вовсе забудут.