Владимир Шорор - Найдется добрая душа

Иванов лежал на больничной кровати с никелированными шишечками, видел, когда приподнимался, в зеркальном их отражении свое желтое, небритое лицо и сожалел, что не купил такую вот кровать, хотя давно собирался. Ничего, решил Иванов, выйду из больницы, враз куплю, только бы грыжа отпустила. Все печет да припекает внутри. И доктора чего-то мудрят. Вырезать бы, и дело с концом.

Он не знал, что гложет, съедает его совсем не грыжа, а другая страшная болезнь, от которой уже нет спасения.

Рядом, на табуретке, сидела Дарья, положив на колени загорелые, натруженные руки. На безымянном пальце — тусклое, серебряное колечко. Носила его Дарья уже сорок лет, как поженились. И он подумал, что если умрет, то Дарья наденет колечко на левую руку. Но Иванов надеялся на поправку, на скорую встречу с лейтенантом и на то, что лейтенант приедет и вместе с высоким начальством выведет Подшивалова на чистую воду. В борьбе с Подшиваловым у Иванова главная надежда была на лейтенанта. Поэтому он опять спросил у жены:

— Почему же товарищ лейтенант молчит? Может, письма не получил? Ты вот что: отбей-ка телеграмму. Мол, так и так, отпиши. Иванов, мол, беспокоится и просит приехать по силе возможности.

Дарья согласно кивала:

— Сполню. Все, как говоришь, сполню. — Она вздыхала и горестно смотрела на мужа. Уж как его подсекло, а все ерепенится, неуемный.

Закатный луч пробился в палату, поиграл на трех пустых кроватях — соседи Иванова вышли подышать на вольный воздух — и скрылся. Потемнело.

— Ты собиралась бы, пока шоферня гоняет. Опять пешком топать придется.

— И то правда, — закивала Дарья, вставая.

На прошлой неделе, засидевшись, она упустила последнюю попутную машину и шла из райцентра домой, уже в темноте, целых девять километров.

— Значит, телеграмму лейтенанту, — напомнил Иванов. — С почты сейчас и отбей…

Внезапно дыхание его стало прерывистым, он густо, до багровости покраснел, сказал:

— Кликни-ка доктора. Худо чегой-то мне…

Тот, кого Иванов называл лейтенантом, числился в одном из московских военкоматов капитаном запаса Михаилом Евгеньевичем Никаноровым, военным корреспондентом. Лейтенантом же был он в те давние фронтовые времена, когда сам Иванов служил старшим ездовым в минометном взводе Никанорова. С годами Иванов стал понемногу забывать своего лейтенанта и уж вряд ли бы вспомнил о нем на этой больничной койке, если бы не случай.

Месяца два назад, шагая под вечер из колхозной конюшни, Иванов увидел «Волгу», прикатившую не то из района, не то из области. К ней шел Подшивалов с какими-то приезжими. Нагрянуло, кажется, начальство. Подшивалов так и лебезил, забегая то спереди, то сбоку. И тонкие ноги председателя в хромовых сапожках тоже, казалось, выделывали кренделя и помогали, конечно же, охмурять гостей. В одном из них Иванов без труда признал райкомщика Водолахина. Был он в потертом синем плаще и зеленой шляпе. Нет, председатель не стал бы так выгибаться перед Водолахиным, привычным гостем в колхозе, приезжавшим чаще на попутках или на собственном моторном велосипеде. Значит, все дело в том, другом.

«Кто бы такой?» — подумал Иванов и остановился, всматриваясь против солнца в высокую легкую фигуру приезжего. В берете, светлом костюме и шелковой рубашке, он не был похож ни на кого из здешних. Но что-то издавна знакомое почуялось в нем Иванову. И чем ближе тот подходил, тем больше Иванов волновался. Нет, не он, решил Иванов окончательно. Этот уж больно культурный. Такой, видать, и верхом на коня не садился и матом не ругается. Но волнение не проходило. Кто же мог так косолапить во всем полку, кроме лейтенанта Никанорова? Их разделяло шага три-четыре. Приезжий вдруг остановился, посмотрел на Иванова и тихо сказал:

— Да не может быть!..

И когда, подобравшись, Иванов встал по стойке «смирно», а потом улыбнулся во все свое круглое лицо и шагнул навстречу, приезжий рванулся к нему.

— Васильич?! — воскликнул он. — Дорогой ты мой!..

— Товарищ лейтенант, — счастливо бормотал Иванов. — Да как же это? Да откуда? Вот дела-а!..

— Что же ты ни разу не написал?