Олег Хандусь Полковник всегда найдется

Изо всех сил он старался восстановить зыбкую цепь тех ласкающих мыслей, отчаянно хватался то за одно, то за другое звено. Но мысли его уносились совсем не туда, будто их гнали беспокойные враждебные ветры... Он вспомнил, что надо думать об одной лишь Маринке, и стал повторять про себя ее имя. Но и это не помогло: знакомое до боли лицо взглянуло на него с ужасом и детской мольбой о пощаде, а затем расплылось и померкло. Вконец измучившийся Семенов забылся — и тут увидел перед собою длинный точеный цилиндр снаряда и заветное имя, написанное размашисто его же рукой...

Перед тем артобстрелом часовой растолкал командиров расчётов в полпятого. Семенову даже показалось, что он только-только уснул. Все так же темно — лишь спокойно и открыто смотрят звезды, — близость рассвета звучит натянутой стрункой прохладного ветерка. Но уже вскоре со всех сторон вспыхнули фары, взвыли моторы. Семенов с Санькой успели умыться, поливая друг другу из канистры воду, почистить зубы и даже сгонять к походной кухне за чаем. Пили его на ходу; сначала колонна шла медленно и почти не трясло. Когда съехали с шоссе, стало помаленьку светать — колонна набрала скорость.

До огневой добрались только четыре машины. Четыре из шести. Предельная скорость, труднейшая дорога в горах; вернее, отсутствие всякой дороги.

Вначале остановилась третья боевая машина. Это случилось на пятом по счету броде, километров за тридцать до огневой. От сильной тряски по каменистому руслу реки у третьей «бээмки» отвалилась надставка выхлопной трубы, и в мотор залилась вода. Машина заглохла прямо на середине реки, так и осталась стоять под молчаливым надзором бронетранспортера.

И уже за несколько сот метров до огневой, на последнем крутом подъеме, вышла из строя первая боевая машина. Никто не понял, что с ней случилось: она вдруг покатилась назад, вторая — не сбавляя скорости — ее обошла, и Скворец перескочил на ходу из кабины в кабину. Колонна с ревом выбралась на площадку под головокружительной отвесной скалой. Внизу как на ладони разворачивалась блеклая перспектива ущелья.

На подготовку к стрельбе — пятнадцать минут. Слетают тенты, с воем разворачиваются и ориентируются боевые машины, наводятся по командам на цель... Цель — сто один: крутой склон и горный кишлак на склоне — скопление живой силы противника. Пехота наткнулась там на засаду и отошла назад, перекрыв все входы и выходы.

На огневой — беготня. Сам комбат, весь в мыле, носится от машины к машине: проверяет установки. Скворец стоит возле треноги с буссолью, громко выкрикивает поправки. Рядом с ним — замполит, тоже кричит и кому-то грозит кулаком. Так бывает только перед настоящей стрельбой.

И вот Скворец бежит на правый фланг батареи, поднимает красный флажок: «Батарея, залпом! Расход — сорок...»

Семенов летит в кабину: только бы выстрелить первым. Во что бы то ни стало! Врубает питание. Откидывает крышку датчика стрельбы. Устанавливает стрелку под цифрой «сорок». Быстрее — надо же первым!

...Где ключ стрельбы? На веревке — на шее. Распахивает ворот, но тем временем мысль срабатывает: для того, чтобы снять ключ, надо расстегивать ремешок и скидывать каску... Долго! С силой обрывает веревку, вставляет ключ в датчик, поворачивает на установку «Авт.» — загорается красная лампочка. Все нормально — есть контакт! Опустив руку на ключ стрельбы, смотрит на прапорщика Скворцова с поднятым вверх красным флажком. Надо уловить исходное движение флажка, чтобы выстрелить первым, только первым...

Двумя сутками раньше, на пункте заряжания в Пули-Хумри, Семенов написал красной краской на двухметровом теле снаряда: «Марина» — и затолкнул его в первый ствол. Это был ей подарок ко дню рождения.

«...Огонь!» Вся земля покачнулась, кругом все горит. Над огневой поднялся столб пыли и дыма. Реактивная батарея давала залп.

Но на мгновение раньше, как только красный флажок неуловимо дернулся еще выше вверх, чтобы потом резко упасть, пальцы Семенова надавили на ключ... «Бээмочка» вдруг напряглась, вздрогнула, залилась огнем и запела — первый снаряд, а за ним и другие пошли в цель!.. Заложило уши, застучало в висках: обычное ощущение во время залпа. Главное — первый!

Ошалелый, он выпрыгнул из кабины на землю и рвущимся голосом проорал: «Четвертый стрельбу закончил! Расход — сорок!» Темная армада снарядов, заслоняя синий блеск неба, наперерез ущелью уходила в направлении далекого, голубоватого, за утренней дымкой склона. Вот там вспыхнула точка, потом еще и еще — все вдруг слилось, перемешалось... наконец — с тяжелым, всепроникающим содроганием донесся общий вздох отдаленных взрывов. Над ущельем поднялась темно-коричневая завеса.