Олег Хандусь Полковник всегда найдется

— Они были ребята резкие! — со свирепым лицом Иса рассказывал о своих дедах и прадедах.

Когда он находился в обкурке, в нем иногда просыпались воинственность и независимость предков, — и теперь, сидя перед Расулом, Каракулиев многозначительно сообщил, что его прадед и дед были душманами. Басмачами, короче. Лицо Исы стало жестоким, он презрительно отвернулся.

— Тьфу! Они пливат хотел на границу, скакал от самого Файзабада в каракалпакский степь... Они тут был! — Таракан ткнул пальцев в бугор перед собой. — Караван был, оружие был, опиум был — много опиум был!..

— Опиум для народа, — вставил Расул, сладко и снисходительно улыбаясь.

— Не-е, они не курил анашу. Опиум не курил. — Таракан презрительным взглядом обвел сидящих. — Курит дехкан, грязный ублюдки... А дед мой не был ублюдки, мой дед не курил анашу.

Семенов приподнялся и сел; в голову лезла всякая всячина. Ему показалось вначале, что одутловатое небо давит на него своею темнотой. Но это было не так. Темнота исходила от низовьев лощины и подбиралась к вершине вдоль склонов, словно по стволу могучего дерева, раскидистая крона которого нависала над головою беспокойством и страхом — давила неотвратимым приближением ночи.

Стараясь стряхнуть с себя бред Таракана, сержант попытался подняться. Надо было встать и обойти окопы, надо было что-нибудь делать. Он уперся в песок ладонью, приподнялся — и тут же откинулся назад. Сладостная волна снова окатила его, распирая грудь и омывая прохладою внутренности. Всегдашняя пружина ослабилась в теле — руки и ноги обмякли, а слух почему-то занимал щебет птиц, лесные ранние трели... Семенову сделалось жутко, он понял, что теперь уже ни на что не способен.

Иса тем временем оставил в покое воинственных предков, принялся рассказывать о другом. Так же расплывчато и коряво; жестикулируя судорожно, шепелявя беззубым ртом... Семенов старался не слушать его и отвлечься, но тем лишь живее и ярче представлялись события, о которых с болезненным жаром говорил Таракан, все сильней и сильней распаляясь.

То была давняя очень история об одном восточном царе, братоубийце. Он был подвержен гордыне и непомерному сластолюбию. Красивый и стройный юноша... Но однажды явился к нему дух умерщвленного брата в образе человеческом и стал служить ревностно чревоугодию и плоти молодого царя. На царской кухне теперь готовились великолепные кушанья: сначала — из мелкой лесной дичи, потом поймали и закололи к обеду молодого оленя, ну и наконец подали царю на стол роскошный паштет из свиньи, облагороженный пряностями и щедро украшенный зеленью и плодами.

В те далекие времена люди питались одной лишь растительной пищей, но царю по вкусу пришлись новые кушанья. А последнее блюдо даже привело в восторг. Чтобы отблагодарить слугу, царь пожелал исполнить его любое желание.

И вот неистовый дух брата в образе человеческом, пользуясь доверчивостью молодого царя, приблизился к нему и поцеловал его дважды: в одно плечо и в другое. Поцеловал и затем вдруг исчез, а из плеч молодого царя, по обе стороны головы, извиваясь, выползли два холодных отростка, и раскрыли змеиные пасти, и зашипели... Тщетно царь силился извести мерзких тварей, осквернивших его прекрасное тело. Перепробовал всякие способы. Сулил несметные богатства тому мудрецу, кто сумеет избавить его от напасти. Однажды сам взял меч в руки, дабы отсечь от себя ненавистную нечисть. Но остановил царя один из мудрецов и сказал, что тогда он умрет, что гады эти произрастают из самого сердца.

Так и дожил до глубокой старости со змеями на плечах царь той богатой страны, откуда восходит солнце. И много причинил он вреда своему народу. Каждый месяц при полной луне к нему приводили двух самых красивых и стройных юношей, а на бойню гнали двух отборных баранов. Отсекали головы и тем и другим, чтобы, смешав мозги юношей и бедных животных, приготовить еду для царя. Потому как мудрец этот еще и сказал: «Корми их человечьими мозгами, и, может быть, они издохнут сами».

Вот такую историю рассказывал Таракан, восседая величественно на бугре и скрестив под собою тощие ноги. Он сидел спиною к востоку, и потому лицо его было освещено последним сумрачным светом уходящего солнца. Оно уже скрылось за каменными громадами — и лишь вытянутое лицо Таракана да пара перистых облаков на краю потухшего неба высвечивались изнутри неяркими, но все еще живыми лучами.

Сержант стоял на коленях перед коробкой телефонного аппарата. Иса не прерывал своего рассказа ни на миг, и Расул, напряженно застывший, тоже не в силах был обернуться, даже когда за спиной его начал трещать телефон; теперь они ждали, что им скажет сержант.