Виктор Бычков: Везунчик

В кабинете следователя в уголочке на краешке стула сидела Фекла. При виде Антона вскочила, вскрикнула, рванулась навстречу, но была остановлена громкой командой конвоира.

– Назад!

Замерла на месте, прижала сильнее к груди ребенка, одетого в незнакомый Антону костюмчик. Испуганные глазки мальчика на мгновение остановились на вошедшем человеке, и опять прижался к маме, обхватил шею ручками.

– Садись! – следователь указал рукой на табуретку посреди комнаты. – Эта женщина знакома?

– Да, – ответил, не отводя глаз от ее лица. Думал, что забыл, старался вычеркнуть из памяти в той новой жизни, ан нет, помнит. Все помнит! И ласки, и слова, и даже запах!

Молча смотрел на сынишку, а тот прижимался к мамке, прятался. Фекла как будто поняла желание отца, оторвала сына, повернула к Антону лицом.

Подмигнул, улыбнулся Кирюшке, теплая волна пронзила, заполнила душу, подступила к горлу, к глазам. Не выдержал, потупил взор, не стесняясь, вытер вдруг появившуюся слезу. И себе удивился: оказывается, не разучился плакать! И стыдно за слезы не было.

– Расскажите, за что полицай Щербич нанес вам увечья, гражданка Абрамова? – майор по привычке раскурил новую папиросу, выпустил дым, остановил взгляд на Фекле.

Антон опустил глаза, с волнением ждал ответа.

– По-семейному, товарищ начальник, я не в обиде.

– Поясните, пожалуйста.

– А что тут пояснять, и так все ясно, – Фекла посадила ребенка на колени, развязала платок, спустила с головы на плечи. – Муж думал, что я ему изменяю. Вот и наказал.

– Та-а-ак! Это уже интересно! Но в тот момент вы еще не сожительствовали.

– Ну и что? Зато встречались.

– А ты что скажешь, Щербич? – следователь повернулся к Антону, снова затянулся дымом.

А он опешил! Сидел, волновался, ждал ответа с содроганием. До сих пор испытывает чувство стыда за содеянное, себя корил за это. Ожидал осуждения, укора, а она вон как!

Поднял глаза, с благодарностью посмотрел на Феклу, встретились взглядами, улыбнулись друг другу. Кивком головы поблагодарил. Это не ускользнуло от майора.

– Да-а! Женская душа – потемки. Согласен со мной, Щербич?

– Так, это…, наверное, – растерялся, первый раз в жизни растерялся от признательности, от благодарности другому человеку за свое спасение. Такого участия к своей судьбе до сих пор не встречал. Что бы вот так, как Фекла, взять часть вины на себя? Нет, не встречал.

– Вы настаиваете, что из ревности? – опять вопрос женщине.

– Да! Настаиваю.

– А не боишься, что за дачу заведомо ложных показаний и сама можешь оказаться на скамье подсудимых? – куда девались такт, корректность, вежливость. Перед ними сидел строгий, важный, жесткий следователь, каким и рисовался Антону настоящий следователь военного трибунала.

– Нет, не боюсь, – видно было, что держаться вот так уверенно, Фекле было не просто. Глаза сверкали, губы слегка подрагивали, решимость так и сквозила во всех движениях, словах. Щеки слегка побледнели.

Антон не знал ее такой, залюбовался, смотрел с восхищением и любовью.

– Передо мною показания Василия Петровича Худолея.

Антон вздрогнул, сжался. Фекла, напротив, с вызовом, открыто смотрела на следователя.

– Он показал, – продолжил майор, – что причиной был хлеб, который выпекали вы, гражданка Абрамова, для партизан. Что скажете?

– А то и скажу, что и правду говорит ваш Худолей, и врет, как сивый мерин, – ни секунды на раздумье. Ответила мгновенно. – Ленька Петраков, царствие ему небесное, попросил испечь. Вот я и испекла. А Антоша прознал, так не за хлеб скандал учинил, а за то, что я с Ленькой-то не только хлеб пекла, но и…, – не договорила, стыдливо опустила голову, потупила взгляд.

– Но в показаниях Худолея, – начал, было, следователь, но его грубо перебила Фекла.

– Дался вам, товарищ начальник, это Васька-пьяница! Он что, под одеялом у меня лежал, пока я с парнями миловалась?

– Вы настаиваете на своих показаниях, гражданка Абрамова?

– Да!

В комнате воцарилась тишина. Майор что-то записывал, Антон любовался Феклой. Не ожидал, ох, не ожидал от нее такого! Молодец! Улыбнулся ей признательно. В ответ и она улыбнулась, но улыбнулась через силу, гримаса отчаяния, горя исказила лицо, смахнула слезинку. Прижалась к ребенку, уткнув лицо в волосики сына, затряслась в плаче.

– Хорошая жена у тебя, Щербич. Да жаль – дураку досталась, – повернулся к женщине. – Вы свободны, гражданка Абрамова.

Фекла встала, подошла к Антону, на мгновение задержалась рядом с мужем, коснулась рукой его лица. Он поднялся, успел погладить по головке сына, даже вдохнул его запах, поцеловать не успел, застыл со сложенными для поцелуя губами. На выходе еще раз оглянулась, взмахнула на прощание рукой. Майор сделал вид, что не заметил. И Антон благодарен за это.