Сергей Герман - Фугас

Ахмет, вытащил из-за пояса нож, привстав на цыпочки, сверху вниз разрезал его рубашку, усмехнулся, заметив на груди белеющий алюминиевый крестик:

— Что же, солдат, тебя не спасает твоя вера, где же твой бог?

— Мой Бог — любовь, она вечна, — почерневшие губы едва шептали.

Оскалив крепкие желтые зубы, коротко размахнувшись, Ахмет ударил ножом. Небо разорвалось страшным грохотом, ударил гром, и темнота опустилась на землю. Капли дождя омывали мертвые тела, смывая с них кровь и боль. Небо плакало, возвращая на землю слезы матерей, оплакивающих своих детей.

Маленький светлоголовый мальчик, похожий на своего отца как две капли воды, держался за его руку:

— Папа, что такое Бог? — спросил он.

— Бог — это любовь, сынок. Если ты будешь верить в Господа и любить все живое, тогда ты будешь жить вечно, потому что любовь не умирает.

Длинные ресницы дрогнули, мальчик спросил:

— Папа, это значит, что я никогда не умру?

Отец и сын шли по заваленной желтыми листьями аллее, вслушиваясь в колокольный перезвон. Жизнь продолжалась, как и две тысячи лет назад. Маленькая голубая планета двигалась по орбите, вновь повторяя и повторяя свой путь.

Железнодорожный вокзал маленького южного городка до отказа забит людьми. Начался бархатный сезон, первым признаком которого является отсутствие железнодорожных билетов. На вокзале два зала ожидания, один — коммерческий, второй — обычный. В коммерческом коротают время и ждут поезда люди, стремящиеся к теплому морю, еще жаркому ласковому солнцу, дешевым фруктам.

Этих людей ожидают комфорт и покой. Вход в зал платный, и в нем нет надоевших попрошаек-цыган, беженцев из Чечни, бездомных бродяг, стремящихся переночевать, и солдат, возвращающихся с войны.

Здесь есть несколько телевизоров, чистый туалет с бумагой и полотенцами, буфетная стойка, за которой подают жареных цыплят, мягкие булочки, пиво, кофе. Вход в этот оазис благополучия охраняет милиционер с резиновой дубинкой и короткоствольным автоматом. Рядом с ним сидит девушка-контролер в новенькой железнодорожной форме и кокетливом беретике. Она принимает оплату за вход и строит милиционеру глазки.

В общем зале прямо на полу лежат солдаты-срочники, небритые контрактники, возвращающиеся домой. Билетов нет, солдаты по 3–4 дня не могут сесть на поезд. Они спят прямо на полу, подстелив под себя грязные бушлаты и подложив под головы вещевые мешки. Вырвавшись оттуда, где еще вчера убивали, многие начинают пить тут же на вокзале, кое-кто снимает проституток или просто потерянно бродит по улицам.

Милиция и офицеры не обращают на них никакого внимания. Офицеры держатся особняком, стараясь разъехаться по гостиницам или частным квартирам.

По залу ожидания ходит маленький нерусский мальчик. Он подходит к пассажирам и протягивает немытую ладошку. Лицо его чумазо, одежда требует стирки и ремонта. Какая-то сердобольная старушка подходит к нему и протягивает домашний пирожок. Мальчишка берет гостинец, вертит его в руках и сует в мусорную урну. Ему нужны деньги. Сейчас в России появился особый бизнес: дети просят милостыню, потом отдают ее взрослым. Если ребенок не принесет денег, он будет наказан.

Рыжий сержант-контрактник со шрамом на лице пнул ногой вещмешок и пошел к железнодорожной кассе. Стеклянные окошечки прикрыты табличкой «Билетов нет», кассирша с широким мужеподобным лицом перекладывает купюры, не обращая никакого внимания на безропотных пассажиров. Сержант проталкивается сквозь очередь и стучит в мутное стекло:

— Девушка, мне очень нужен билет до Новосибирска.

Кассирша, не поднимая глаз, отвечает равнодушно-дежурной фразой:

— Билетов нет.

Сержант пробует сделать умоляющее лицо:

— Девушка, мне очень надо уехать, у меня мать при смерти, — и как последний аргумент: — Девушка, я с войны еду, ведь не застану мамашу.

Кассирша наконец поднимает голову:

— У нас правила одинаковые для всех, я вашей матери ничем помочь не могу.

Сержант ударил кулаком в плексигласовое окно, выдернул из кармана гранату, оглянулся на замерших в ужасе людей. Сунул ее обратно в карман, выдернул из ножен висящий на поясе нож, закатал левый рукав и ударил лезвием по вене. В стекло, прямо на кричащий что-то накрашенный рот, ударила струя крови. Громко закричала какая-то женщина, контрактник побелел, опустился на колени и тихонько завалился на пол, лицом вперед. На крик прибежали два милиционера с автоматами, наклонившись к лежащему человеку, один из них принялся перетягивать руку жгутом, другой, ногой отбросив в сторону нож, быстро и привычно обыскал его карманы. Вытащив гранату, присвистнул и по рации стал связываться с дежурной частью.