Сергей Герман - Фугас

Невольники, едва переставляя ватные ноги, тянулись за лошадьми, увлекаемые натянутой веревкой, привязанной к седлу. В некотором отдалении от них неторопливый ослик, недовольно помахивая хвостом, тянул за собой повозку на резиновом ходу. Повозка прыгала, попадая на камни, и тогда раздавался глухой стук, будто кто-то бил по крышке гроба — бух-х, бух-х.

Повозкой управлял веснушчатый мальчик лет двенадцати, в руках у него было одноствольное охотничье ружье. Мальчик наводил его на пленников, потом звонко хохотал, щелкая курком. Пленные измучены, их мальчишеские тонкие шеи торчат из воротников грязных рубашек, разбитые в кровь ноги кровоточат. Соленый едкий пот стекает по щекам, разъедая подсохшую корочку ссадин и оставляя на серой от пыли и грязи коже кривые дорожки следов.

Из-за выступа горы показались крыши домов. Встрепенувшийся Ахмет остановил колонну, привстав на стременах, долго всматривался в сонные, безлюдные улицы. Раздувая ноздри тонкого хищного носа, вдыхал запах родного аула, дым печей, парного молока, свежеиспеченного хлеба. В ауле взлаивали собаки, чуя запах чужих.

Ахмет что-то крикнул на своем гортанном языке. Двое всадников, спешившись, развязали пленникам руки. Трое солдат без сил опустились на дорогу, прямо в горячую, серую пыль.

Из бездонной глубины Галактики Отец Создатель протянул свои руки к маленькой голубой планете, бережно ощупывая свое творение, разгоняя завесы зла и боли, клубящиеся над Землей.

Из-за каменных заборов люди молча смотрели на громыхающую повозку, молчаливых всадников с оружием, пленных солдат, несущих на согнутых спинах огромный пятиметровый крест. Грубо оструганные сосновые перекладины пригибают их тела к земле. Застывшие капельки смолы бусинками застывают на свежеструганом дереве. Кажется, что мертвое дерево плачет по еще живым людям. Старики, женщины и дети вышли из своих домов, молча пристраиваясь вслед идущей процессии.

Солдаты-срочники и прапорщик неделю назад были взяты в плен под Урус-Мартаном, когда устанавливали крест на месте гибели своего офицера. На площади перед зданием бывшего сельсовета солдаты положили крест на землю, стукаясь плечами, выкопали яму, укрепили крест в земле. Люди смотрели на происходящее со смешанным чувством страха и любопытства. Мальчишки кидали в солдат камни, старики, отделившись от толпы, опирались на свои палки, тыкали в пленных сухими пальцами. На вид двум солдатам было не больше 18–20 лет, испуганные мальчишеские лица белели тетрадными листами в приближающихся сумерках. Прапорщик, чуть более старший по возрасту, безостановочно сглатывал вязкую липкую слюну, борясь с приступом смертельного страха. Безоблачное небо стало затягиваться серыми тучами, подул легкий ветерок.

Ахмет что-то крикнул, бородатые люди стали подгонять палками солдат, заставляя их работать быстрее. Приготовления были закончены. Мальчишек-срочников поставили по краям креста, прапорщика проволокой привязали к перекладине. Ахмет зачитывал длинный лист бумаги. «…За творимые на чеченской территории преступления, убийства людей… изнасилования… грабежи… суд шариата… приговорил…»

Поднявшийся ветер относил в сторону его слова, трепал лист бумаги, забивал рот, мешая говорить «…приговорил, с учетом обстоятельств, смягчающих вину… молодость и раскаяние солдат срочной службы Андрея Макарова и Сергея Звягинцева к ста ударам палками. Прапорщика… Российской армии… за геноцид и уничтожение чеченского народа, разрушение мечетей и осквернение священной мусульманской земли и веры… к смертной казни…» Один из конвоиров, выполняющий обязанности палача, взобравшись на табуретку, несколькими короткими сильными ударами вбил в запястья рук толстые длинные гвозди. Ржавыми плоскогубцами перекусил проволоку. Повисший на гвоздях человек застонал и мучительно выдохнул: «Оте-е-ец!»

Солдат тут же на площади разложили на земле. Длинные суковатые палки рвали кожу на спинах, мгновенно превратив в кровавые лохмотья. Человек на кресте хрипло и тяжело дышал, на светлых ресницах дрожала прозрачная слеза. Люди расходились по домам, на площади лежали распластанные тела, жутко белел покосившийся крест. В соседних домах выли собаки, человек на кресте был еще жив, покрытое испариной тело дышало, искусанные в кровь губы шептали и звали кого-то…

На безлюдной площади остался один Ахмет. Раскачиваясь с носков на пятки, он долго стоял перед хрипящим человеком, бессильно пытающимся поднять голову и что-то сказать.