Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона

А здесь было весело. Мимо с песней прошествовала рота автоматчиков. На штрафников косились с ухмылкой – что за оборванцы-доходяги? – но вслух глумиться остереглись. Вояки, дислоцированные в этом районе, устроили праздник. Выпившая солдатня в расхристанном виде болталась по улицам, швырялась камнями в окна и развалины, заливисто ржала: «Смотри, побежала, побежала…» – «А вон та рыженькая вроде ничего, ох, неохота ловить, ладно, в другой раз…» Бойцы носились по тротуарам на немецких велосипедах и хохотали, когда кто-то из них оказывался на земле. На небольшой площади, где вместо клумбы в центре зияла воронка, «гладиаторы» устроили бои на трофейных грузовиках. Изрядно побитый «Фольксваген», сотрясаясь бортами, уходил от погони. Его преследовал относительно целый «Мерседес». Из обеих машин доносился веселый ржач. Орали и свистели болельщики. Водитель «Мерседеса» резко выжал газ, намереваясь впечататься в остатки кузова, но тот, кто сидел в «Фольксвагене», внезапно совершил маневр, свернув электрический столб. «Мерседес» пронесся мимо, ткнулся радиатором в развалины и заглох. Под вопли и улюлюканье публики его соперник развернулся и, наращивая скорость, пошел на противника, целясь в кабину. Из «Мерседеса», не переставая гоготать, вывалился лопоухий детина с нашивками ефрейтора, откатился в сторону. Из «Фольксвагена» – приземистый плотный сержант с узкими глазками. Они едва успели отбежать на безопасное расстояние – и машины вздыбило, порвало, разворотило оба двигателя, а восхищенная публика неистовствовала, свистела, материлась…

Из относительно целого строения солдаты вытаскивали плотно набитые мешки, ссорились, выясняли отношения. На углу делили награбленное.

– Да ты не понимаешь, парень. Эти часы надеваешь на левую руку, эти на правую, – поучал новичка бывалый мародер. – Эти показывают берлинское время, эти – московское.

– Какой же бардак, так их растак… – чертыхался Ситников. – И что за народ, и что за командиры у этой шелупони… Лишь бы хулиганить, лоботрясничать, грабить мирных немцев – не армия, а зона уголовная!

– А всё из-за отсутствия в подразделениях должного партийного контроля, – пошутил Бугаенко.

– Да ладно вам ворчать, – отмахивался Гуськов. – Пусть ребята порезвятся. Неужели права не имеют после всего, что пережили? У нас вон в корпусе генералы из Кракова целые эшелоны с награбленным добром до дому отправляли – и посуду, и картины, и шубы дорогие, ничего не боялись. А солдату лишь пятикилограммовую посылку можно, а что в нее затолкаешь? Да нет, мужики… – смутился Гуськов, соображая, что ляпнул что-то не то. – Я в принципе против грабежа и насилия над мирным населением, но психологию солдата-фронтовика тоже надо учитывать, и каждого не расстреляешь в назидание…

Немецкие раненые, накрытые солдатскими одеялами, лежали прямо на улице. За ними присматривали немецкие медсестры, не реагирующие на скабрезные шуточки красноармейцев.

В следующем квартале толпились солдаты-победители и что-то растерянно кричали. Дюжий ефрейтор в обгорелой шинели тряс за грудки растерянного рядового. Неподалеку прохлаждался фургон медицинской службы, санитары грузили носилки с телами, укрытыми шинелями, а в стороне курил угрюмый офицер в наброшенном на плечи условно белом халате. Определить его звание было невозможно. Штрафники тащились мимо, с интересом косясь на происходящее.

– Что случилось, товарищ? – поинтересовался Максим.

Курящий смерил его раздраженным взглядом, сплюнул.

– Жизнь продолжается, товарищи бойцы… Совсем уже свихнулись в этом Берлине… Выпить душа просила, а нечего было – все уже прикончили. Нашли в автомастерской растворитель в канистрах, приняли за алкоголь и весь выдули. Ведь спиртом же пахнет! Трое сразу копыта отбросили, пятеро из агонии не выходят, не выживут ни хрена. Сильнейшее токсическое отравление. Отметили победу, кретины…

Удрученные, штрафники потопали дальше.

Следующий квартал зачищали солдаты. Там постреливали – но к этому привыкли вообще все. Звенели разбитые окна, испуганно голосили обыватели. Кто-то не желал расставаться с нажитым добром, отстаивал свою собственность. На балкон второго этажа с воплем вылетела растрепанная женщина в длинной юбке и порванной жилетке, проорала по-немецки:

– Помогите! – но сильная мужская рука схватила ее за горло и под развязный мужицкий гогот втащила обратно.

В доме что-то упало, вдребезги разбилось. Штрафники промолчали.