Андрей Орлов: Битва за Берлин последнего штрафного батальона

Он мог не извиняться. Отправься он вместе со всеми – и вся компания лежала бы сейчас на пустыре, а души бы скандалили в очереди у чистилища – кто виноват и что нужно было делать.

– Все нормально, парни, – пробормотал Максим, чувствуя, что начинает потихоньку сходить с ума. – Хотя ничего, конечно, нормального нет.

Борьку перевязывали всем коллективом – после того, как нашли в вещмешке у Шульжина сырой скукожившийся бинт. Соломатин стонал, шутил, что ненавидит грубые мужские руки. Потом Воркун, Кибальчик и Шульжин загружали Ашермана в броневик – ученый, как ни странно, был жив и даже начинал интересоваться своей дальнейшей участью. Неясное чувство подсказывало ему, что люди вокруг – не американцы. Максим сходил на пустырь, постоял у тел, прикрыл их грязными матрасами из броневика. Он обязательно вернется сюда, чтобы проследить за переправкой тел на родину…

– Батальон, стройсь, – объявил Максим, возвращаясь.

– Самое время, – огрызнулся Борька. – Давай, толкни нам речь, подбодри, а то мы что-то заскучали… Слушай, Максим, а ты не станешь возражать, если я не буду строиться, а останусь лежать? Клянусь – если встану, умру на месте, и тебе будет вдвойне стыдно.

– Лежи уж, – разрешил Максим. – А вы вставайте рядом с этим подранком.

Солдаты стояли, словно монументы – бездвижные, черные, постаревшие. Откуда эта сила духа у русского солдата? Не гнется, только убить его и можно, и то не всегда…

Не выдержали, сломали строй. Кибальчик – высушенный как урюк, на вид сорокалетний, хотя ему и двадцати не было, – зарыдал не по-мужски, утирая глаза рукавом. Борька посмурнел, потупил ясный взор. Воркун – обычно мрачный, вдруг криво ощерился, заблестел глазами. Отвернулся Шульжин, подозрительно хлюпнув носом.

– Мне тоже стыдно, – пробормотал Максим. – Стыдно, что я живой, а восемьсот человек – нет. Ничего, мужики, мы с этим справимся. Вы уж постарайтесь больше не умирать, ладно? Немцам полный карачун, май на дворе, весна, все такое… – слезы теснились в его глазах, уже выливались наружу. – Ладно, – отмахнулся он, – нечего мне вам больше сказать. А еще плохая новость – часть пути мы, возможно, и проедем, а потом оставим бэтээр – свои могут подбить. Пешком пойдем. Будем надеяться, что недолго. В общем, рассаживайтесь, сам поведу, чего вы тут застыли… Эй, парни, помогите подняться этому калеке.

Помогли, погрузились, расселись.

Коренич только развернулся, выехал на дорогу, как встрепенулся Кибальчик:

– Стой, Максим… Смотрите, Макс!

Немец стоял в проходе между разрушенными цехами – согбенный, весь в морщинах, но живой и улыбающийся. Он вяло помахал ладошкой – солдаты помахали в ответ. Непредсказуемо поведение человека. Хольдер развернулся, потопал в руины.

Надсадно ревел мотор – досталось ему в это утро. Просыпался Берлин, окутанный дымом пожарищ.

В центре еще стреляли, и не только в центре, но это было уже несерьезно. «Интересно, – думал Максим. – Нам удастся, в конце-то концов, отыскать свою пропавшую дивизию – чтобы доложить, что батальон с поставленной задачей справился?..»

Примечания

1

Веймарская республика (нем. Weimarer Republik, Weimarer Republik (инф.)) – историографическое название немецкого государства в 1919—1934 годах в честь учредительного собрания, созванного в Веймаре для принятия новой конституции. Официально государство продолжало именоваться «Германский рейх» (нем. Deutsches Reich), как и во времена Германской империи (среди переводов слова «рейх» есть и «государство», и «империя»).

2

Долговременная огневая точка, тот самый бетонный короб, врытый в землю.

3

Наступательная ручная граната, относится к противопехотным осколочным ручным гранатам.

4

Седьмой отдел политуправления фронта был занят пропагандой («разложением») противника.

5

Это было видно по необычной скругленной свастике на шевронах.

6

Самый тяжелый советский танк времен Второй мировой войны.