Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

Поздними гостями Гиммлера были фон Рундштедт и Йодль, который после обильного ужина рискнул даже потанцевать. Обстановка была такой, будто и не было никакой войны, а хорошо настроенные генералы просто решили повеселиться после манёвров.

Главнокомандующий группой армий «Запад» решил взять реванш над рейхсфюрером СС и выступил с официальным контрпредложением.

А в это самое время в Арденнах лилась кровь. Танки 2-й танковой дивизии рвались дальше на запад. Им удалось прорвать последнюю линию обороны американцев и тем самым создать предпосылки для успешного удара во фланг противника. 116-я танковая и учебная танковая дивизии расширяли полосу прорыва севернее и южнее района главного удара.

Утро 23 декабря выдалось превосходное, ярко светило солнце. Почти вся авиация союзников поднялась в воздух, чтобы бомбить тылы группы армий «Б». Основными целями являлись районы сосредоточения войск противника и узлы его коммуникации. Так, один из наиболее важных пунктов снабжения, расположенный в городе Кобленц, был почти полпостью стёрт с лица земли.

Вторая артбатарея обер-лейтенанта Баумана попала под бомбёжку в тот момент, когда она выдвигалась на новые боевые позиции.

Под вечер группа американских бомбардировщиков совершила налёт на маленький городок, расположенный на опушке большого лесного массива, и сбросила на него множество тяжёлых бомб. Пилоты полагали, что сбросили свой смертоносный груз на населённый пункт Ломерсум, который находился в шестидесяти километрах восточнее, на самом же деле бомбардировке был подвергнут полусожженный Малмеди, в котором, помимо гражданского населения, располагалась 30-я американская дивизия, понёсшая в результате бомбардировки страшные потери. Это была первая бомбардировка американскими самолётами собственных войск, за которой спустя несколько дней последовали две другие. Командующий 9-м воздушным флотом США, узнав о случившемся, выразил сожаление и пообещал, что впредь такое не повторится.

Придя в себя, майор Брам почувствовал страшную слабость: всё тело было каким-то ватным и не подчинялось ему; веки, казалось, налились свинцом, и он никак не мог открыть глаза.

«Ничего не слышу, — подумал Брам, — и абсолютно ничего не вижу. Однако я всё же могу соображать. Сейчас я кого-нибудь позову… Но что за чёрт, я не только не могу открыть глаза, но даже не могу пошевелить губами, тем более позвать кого-нибудь на помощь. Я чего-то боюсь. Помню, что на меня обрушилось что-то тяжёлое и я потерял сознание. Всё было словно во сие, в тяжёлом, страшном сне. Нужно будет об этом рассказать во время бритья Найдхарду.

Что же делать дальше? У меня нет времени на раздумье. Интересно, что за ветерок подул мне в лицо, слабый, еле заметный ветерок, совсем-совсем бесшумный? Говорят, что человек во сне видит всё в одном цвете и не в состоянии различать запахи. Точно в таком состоянии нахожусь я сейчас. Странное, до сих пор не известное мне состояние.

Откуда тут столько света, яркого, ослепительного? Мне кажется, я вижу самого себя. Выходит, во сне человек может видеть самого себя. Но что за странное лицо передо мной? Это же моё лицо. Ну конечно, не моё, тем более что оно в очках. Этого человека я не знаю. Вот он шевелит губами и что-то говорит мне. Только я не слышу его. Незнакомец открыл мне правый глаз и держит веко, а я даже не могу протестовать против этого. Правда, мне совсем не больно. Как бы там ни было, а возле меня люди…

Лицо с очками исчезло из поля моего зрения. А теперь я снова кого-то вижу, но на этот раз без очков. Овальное лицо, светлые волосы, а над ними что-то белое. Я уверен, что я уже видел это лицо. Ну конечно, видел. Это же… Если завтра утром я захочу кому-нибудь рассказать об этом, то мне просто не поверят.

Мне приятно видеть это лицо, чёрт возьми. Меня охватывает какое-то приятное, счастливое чувство… Но вот и это лицо исчезает из поля моего зрения, а у меня нет силы удержать его…»

— Его немедленно нужно вытащить отсюда! — сказал доктор Квангель. — Иначе его дело швах. Прошло более двадцати четырёх часов, как он находится в таком состоянии. Сестра, кислород!

— Слушаюсь, господин капитан.

— Что с вами, сестра Урсула? Вы плачете? Нервы шалят? Это при нашей-то профессии? Вы меня удивили.

— Всё сейчас пройдёт, господин капитан, — еле слышно произнесла Урсула, вытирая заплаканные глаза рукавом белоснежного халата.

— Да, это совсем другой мир! Здесь нам никто не станет задавать лишних вопросов. По крайней мере в настоящий момент.