Александр Проханов - Чеченский блюз

Он смущенно улыбался, словно просил у Кудрявцева прощения за эту бесхитростную, бытовавшую среди близких людей манеру брать мясо руками. Кудрявцев улыбался в ответ, принимал его ухаживания. Ел горячее, вкусное, пьянящее мясо, запивал его терпким вином.

Солдаты, которых он привел с собой вместе с лейтенантом, жадно набросились на еду. После походной, набившей оскомину каши с тушенкой уплетали мясо, овощи, пили вино. Смеялись, распускали свои напряженные мускулы, крутили головами, о чем-то спрашивали, охотно отвечали. Один был тот самый худой контрактник, который несколько часов назад изображал Снегурку, танцевал на корме «бээмпэ» голый по пояс, пел разухабистые куплеты. Сейчас контрактник набивал рот мясом, по-собачьи глотал непрожеванные куски, давился, но не мог оторваться от еды. Снова набивал щеки, словно боялся, что чудо кончится и его, не успевшего утолить голод, уведут из-за стола.

Другой солдат был деревенский круглолицый мордвин, серьезный и сдержанный. Ел неторопливо, степенно. Отрезал от мяса ломти, тщательно жевал, запивал маленькими глотками вина. Вежливо улыбался, кивал головой говорившему с ним соседу.

Кудрявцев мимолетно подумал: не слишком ли увлекло его гостеприимное застолье? Не лучше ли встать, отблагодарить радушных хозяев, отправиться на рекогносцировку по окрестным улочкам? Наметить места для размещения боевых машин. Выставить «блоки», пушками и пулеметами в полутемные, с редкими огнями проулки, обороняя площадь, вокзал, железнодорожную колею, по которой через некоторое время подойдут морпехи. Он несколько раз порывался встать и вернуться на площадь, где скопилась и сгрудилась боевая колонна. Но такой вкусной была еда, такими приветливыми были хозяева, что он каждый раз оставался. Хватал пучки душистой травы, отпивал из стакана вино.

— Я сам — преподаватель пединститута, — наклонился к Кудрявцеву пожилой благовидный сосед. — Я тщательно изучал отношения Чечни и России. Имам Шамиль, в конце концов, подписал мирный договор с царем, признал вхождение Кавказа в Россию. Это было во благо Чечне. Все, кто пытается внести раздор между нами, являются врагами чеченцев. Их нужно судить как врагов народа! — Он твердо положил руку на клеенку, на его пальце блеснуло обручальное кольцо, и Кудрявцев старался понять, из кого состоит эта многолюдная семья. Кто здесь деды, отцы, дети, кто дядья и племянники, а кто просто соседи, приглашенные на званый ужин.

— А что, действительно Дудаев творил здесь бесчинства? — спросил Кудрявцев, чтобы этим вопросом поддержать разговор, ибо мысли его были о другом. Ему было хорошо и спокойно. Безлистые виноградные лозы с черными узлами и почка ми коряво, с резкими изгибами накрывали сквозной шатер. Снег медленно таял, благоухал, словно разрезанный свежий арбуз. Сквозь изгородь виднелся малый озаренный участок площади, белый, сияющий, с музыкой, голосами, сверканием елки. Казался краешком зажженной хрустальной люстры, под которым продолжался несмолкаемый праздник.

— Люди пропадали бесследно! — Сосед сокрушенно качал головой. Его седые, щеткой, усы горестно шевельнулись. — На прошлой неделе русскую девушку на улице убили и бросили. Боялись вслух громкое слово сказать. Меня самого сутки под арестом держали. Спасибо вам, что пришли. Дудаев, говорят, удрал в горы, а то и в Турцию. Наступит покой и порядок.

Кудрявцеву нравилось чувствовать себя избавителем этих добрых мирных людей. Вино, которое он пил, баранина, которая таяла у него на губах, были им заработаны. Были благодарностью за долгие дни лишений, за простуды, обстрелы, нескончаемые труды и заботы, выпавшие на долю солдатам и офицерам бригады. Мятежный генерал с кошачьими усиками и его дикие, в пулеметных лентах и бараньих шапках сторонники пробирались теперь в темноте прочь из города. Сторонились больших дорог и выставленных военных постов. Крались проселками, тропами, как затравленные пугливые звери.

Он опьянел, но не тяжко, а сладко и мягко, так что огни вдалеке окутались легчайшим туманом. Ему не хотелось говорить о политике. Хотелось, чтобы его пригласили в дом, в растворенную яркую дверь, где пестреет нарядная занавеска и то и дело появляется смешливое девичье лицо. Ему хотелось осмотреть убранство дома, незнакомый быт и уклад. Ковры на стене, какой-нибудь серебряный в ножнах кинжал, какие-нибудь шитые шелками накидки. Он бы сравнил убранство кавказского дома со своим жилищем, опрятным и строгим.