Юлия Нестеренко - «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

Вместе идем к Лагодинскому, там нас ждет уже переодетый в эсэсовскую форму капитан Петров. Н-да, вот как они представляют себе немецкого офицера, я в шоке! Репетируем наш диалог, и Владимир строит из себя преотвратнейшего персонажа: от него так и разит тупым прусским высокомерием и солдафонством. Он не говорит, а презрительно выплевывает немецкие фразы, и физиономия под фуражкой с высокой тульей настолько мерзопакостно похожа на русские пропагандистские плакаты про кровожадных фашистов, что у любого сразу появляется желание взять кирпич и залепить по ней! Не спорю, наш Шмеккер при жизни был неприятным человеком, но оберштурмфюрер в исполнении Петрова просто карикатура!

— Если господин капитан собирается играть роль нациста в театре с целью возбуждения ненависти к проклятым оккупантам, то он играет просто гениально, — говорю я, обращаясь к Лагодинскому. — Но на самом деле таких немецких офицеров не бывает. Пусть он лучше ведет себя как нормальный человек и держится с достоинством. А еще неплохо было бы побрызгаться одеколоном.

Петров багровеет от злости и заявляет, что «пленный фриц совсем обнаглел», зато Лагодинский хохочет и советует ему принять критику к сведению.

— Парень прав, от тебя за версту воняет махоркой, я же запретил курить эту дрянь!

Он лично поправляет портупею на капитане и велит до блеска начистить сапоги.

Еще до рассвета тайно, в закрытой машине покидаем крепость и едем в сторону Сержень-Юрта, там высаживаемся и пешком идем до условленного места. Владимир располагается под дубом, а я с «абреками» играю роль караульных. Мне даже вручили оружие — разряженный «МП-40». Сначала пытались дать немецкую винтовку системы «Маузер», но я сказал, что в момент пленения у всех нас были именно автоматы.

— Собственно, началось все почти по придуманному Лагодинским сценарию: Гроне представил Эльмурзаеву переодетого в эсэсовскую форму Петрова, и чеченец ни на минуту не усомнился, что перед ним Действительно высокий абверовский эмиссар. Горец рассыпался в витиеватых восточных приветствиях, заверяя мнимого представителя германского командования в своем уважении и искренней преданности рейху.

Но далее Петрова ждал пренеприятнейший сюрприз. Оказывается, Эльмурзаев высказывался не от имени всего руководства ОПКБ, а только от своего собственного! Более того, он заявил, что ни господин Исраилов, ни господин Терлоев якобы не горят желанием сотрудничать с абвером и вовсе не разделяют идеи национал-социализма. Что якобы оба эти господина неоднократно высказывались в духе «хрен редьки не слаще», что надо понимать как одинаково неприязненное отношение и к Сталину, и к Гитлеру. Лицо Петрова под немецкой фуражкой вытягивалось от удивления все больше и больше, а высокопоставленный чекист продолжал: «Хасан сражается с большевиками, но он не хочет жить также и под властью нового немецкого порядка. Вам стоит сделать ставку на другого человека, имеющего не меньший авторитет, но более преданного вам». Эльмурзаев предложил свою кандидатуру! Сказал, что будет честно и верно служить новому порядку, если ему обещают пост начальника полиции!

Выяснилось, что ни о каком выходе через Эльмурзаева на руководство ОПКБ не может быть и речи, так как в его отношениях с братьями Исраиловыми давно уже пробежала черная кошка, принципиальные разногласия между ними стали непреодолимыми и всякие контакты давно прекращены.

Тогда оберштурмфюрер Петров поинтересовался, какие реальные силы может предоставить в распоряжение абвера сам Эльмурзаев. Выяснилось, что немного.

Итак, в тот день начальник районного НКВД был оставлен на свободе, но начались повальные аресты среди лиц, указанных им как готовых к сотрудничеству с немцами. Чуткий, как хищник, попавший в западню, Эльмурзаев заподозрил неладное и решил перейти на нелегальное положение. Его попытались арестовать в родном ауле, для его захвата были посланы двадцать человек из НКВД.

Темной, безлунной ночью крадущиеся черные тени окружили низенькую, стоящую на отшибе саклю; лохматый цепной пес попытался было зарычать на незваных гостей, но крепкая рука сдавила шею животному, и по горлу полоснул острый охотничий нож. Собака тихо взвизгнула и забилась в предсмертный конвульсиях; чекист небрежно отпихнул ее в сторону и вытер окровавленное лезвие о густую белую шерсть. Четыре пары кирзовых сапог перешагнули через еще дергающееся тело верного стража ворот и крадучись пересекли двор. В это же время четыре черных силуэта, прячась в тени дувала, мелкими перебежками достигли противоположной стены дома и затаились под окном, взяв оружие на изготовку.