Максим Шахов - Японская пытка

— Ты что, точно спятил? — спросил Ричард.

— Нет, я никогда еще так трезво не мыслил, — сквозь смех проговорил Николай.

Тростник зашуршал, к Галицкому просунулась рука, Ричард тронул его за плечо.

— Это ты?

— А кто же еще?

Мужчины обменялись рукопожатиями. Вскоре отозвались и Ямадо с Чунто.

— Почему тут можно дышать? Газ же ближе к земле держится, а мы до самого ила добрались, — наконец-то задал резонный вопрос американец.

— Газ обтекает скирду, — объяснил Николай. — А мы дышим воздухом, который находится между стеблей. Думаю, нам его хватит, чтобы выжить.

— Ты знал об этом раньше? — удивился Ричард. — Тогда какого черта мы таскали тростник наверх?

— Ничего я не знал заранее. Просто пришло озарение, когда мы начали проваливаться. Очень не хотелось погибнуть бездарно, вот и додумался, хоть и не был уверен, что сработает.

— Так ты даже не был уверен в успехе? И сказал нам закапываться глубже? — эмоционально возмутился вспыльчивый Ричард, но, помолчав, взял себя в руки. — Ты нам жизнь спас.

— Надеюсь, газ-то еще не прошел. Вы, господа, поменьше двигайтесь. Во-первых, так мы уменьшим потребление кислорода, а во-вторых, скирда целее будет.

Все перестали копошиться.

— А когда газ пройдет? — тревожно спросил Ямадо.

— Не знаю. Облако сильно растянул ветер. Оно может быть и несколько километров в длину, — выдал неутешительный прогноз Галицкий.

— Так нам здесь до рассвета сидеть, дожидаться, пока Ихара со своими головорезами нас тут голыми руками возьмут? — возмутился Ричард.

— Минут через двадцать я рискну выбраться, а там уже посмотрим, — великодушно предложил Николай.

— Не играй в благородство, лучше будет бросить жребий. И это можно сделать прямо сейчас. Я выломаю четыре тростинки — три коротких и одну длинную. Кто вытащит длинную, тот и пойдет наружу первым, — возразил американский летчик.

Послышался треск ломаемого тростника.

— Тут все равно ни шиша не видно, — ответил Галицкий.

— Я пойду, — понял и без перевода Чунто, не знавший английского.

— Тихо! — цыкнул на всех Николай.

Беглецы послушно замолчали. Слышался тихий шорох, который производил явно не человек. Какой-то зверек пробирался сквозь тростник.

«Мышь?» — подумал Николай.

Он пытался по звуку понять, откуда и куда движется мышка. Если она пробирается снаружи, с открытого места, то это означало бы, что газ уже улетучился и опасность временно миновала. Но Галицкий боялся ошибиться. Если мышка так же, как и беглецы, отсиделась в скирде, то она находится в таком же рискованном положении. Шорох продолжался.

— Что там? — шепотом поинтересовался нетерпеливый Ричард.

— Помолчи, не мешай, — почти беззвучно произнес Николай, но американский летчик все же расслышал совет, во всяком случае, притих.

Мышка продолжила шуршать, пробираясь сквозь сплетенные сухие стебли.

«Она сидела вместе с нами, а теперь выбирается наружу», — сообразил поручик, все еще по инерции вслушиваясь в шорох.

И тут звук изменился, послышалось быстрое шуршание лапок, постукивание коготков по мерзлой земле. Мышка бегала! Она выбралась наружу. Теперь оставалось только ждать. Лишь бы не убежала далеко, не затаилась, пробыла рядом пару минут. Как сильно молился об этом сейчас поручик! Вот уж воистину, неисповедимы пути Господни. Жизнь четырех беглецов зависела сейчас от поведения маленькой мышки. Убежит, так и не поймешь, миновало ли облако ядовитого газа. Останется — ситуация прояснится. Повезло, мышка нашла что-то съедобное, стала грызть. Скрежет отчетливо различался. Поручик считал про себя. Прошло три минуты, а мелкий грызун по-прежнему был жив.

— Можно выходить, — радостно сообщил Галицкий на двух языках — английском и японском, чтобы все его поняли.

Он пополз, раздвигая руками стебли, пробираться было нелегко, тростник слежался, утоптался, стебли сильно переплелись, и понять, отчего першит в горле — от газа или пыли — было непросто. Наконец блеснули звезды. Николай осторожно вдохнул. Воздух оказался чист и свеж, как только может быть при минусовой температуре в степи. Испуганная мышка метнулась к скирде, утаскивая за собой добычу — колосок дикорастущего ячменя.

— Ну вот, еще одно приключение мы пережили, — проговорил Галицкий и, запрокинув голову, посмотрел в ночное небо.

Ричард отряхивался. Чунто стоял неподвижно. Ямадо с наслаждением дышал, ноздри его трепетали. Он смотрел на мир так, словно только что родился. Его радовало все вокруг — и небо, и земля. Ямадо нагнулся, зачерпнул пригоршню снега из нерастаявшей кучи с северной стороны скирды и хотел уже взять его в рот. Гортань пересохла, в горле першило от пыли, язык еще ощущал горький привкус отравляющего газа.