Николай Кожевников - Гибель дракона

Однажды околоточный пришел под утро, весь засыпанный снегом, с сосульками на седых обвислых усах.

— Спишь, старичок?

— Ты не даешь, — в тон ему ответил Федор Григорьевич, сползая с печки и обувая валенки. — Хоть бы снег-то смел.

— Боишься, промокну?

— Дал бы бог! — вырвалось у Федора Григорьевича.

— Поговори у меня! — вскочил околоточный. — Дубина стоеросовая! К тебе с почтением, а ты... — он уселся и закурил. — Нет бы начальству бутылочку поднесть... — хихикнул, выпуклые глаза заблестели. — Я бы тебе такую новость сказал!..

Федор Григорьевич почувствовал — оборвалось сердце.

— Про... Лизу?

— Ишь ты какой... любопытный! — смеялся околоточный. — Поставь бутылочку — скажу. Я ныне добрый!

— Что это с тобой сделалось? Иль перед смертью? — Федор Григорьевич торопливо оделся.

— Поговори у меня! Я тебя допреж пять раз зарою.

— Боишься, с того света в гости к тебе приду? — невесело пошутил Федор Григорьевич, уже выходя.

Вслед ему неслась брань.

Выпив бутылочку и съев пяток огурцов и толстый ломоть хлеба, околоточный таинственно поманил Федора Григорьевича пальцем. Тот подвинулся.

— Вот она какая, брат, история, — зашептал околоточный, тревожно оглядываясь на окна. — Последний раз нынче я у тебя.

— Что так? Иль захолодало?

— Поговори! — околоточный икнул. — Приказание такое вышло. Ты, поди, своему консулу жаловался?

— Было дело... — неопределенно ответил Федор Григорьевич, хотя и не ходил к консулу.

— Врешь, старик! Ты хитрый. К тебе вот Гончаренко зачастил. А он зря ходить не будет. От него ты научился огрызаться-то... Думаешь, не знаю? — околоточный надел шапку и, крякнув, пошел к двери. — И второе. Дружка твоего ноне выпустили.

— Кого?

— Будто не догадался? Огородника. Китайчишку, — он хлопнул дверью, прохрустели шаги по двору и смолкли.

...Над фанзой Ли Чана вился жидкий дымок. «Не соврал, старый дьявол!» — обрадовался Федор Григорьевич и ускорил шаги.

Ли Чан сидел на корточках возле печурки. Обернувшись на стук, от удивления сел на пол.

С любопытством и страхом смотрел Федор Григорьевич в лицо друга — узнавал и не узнавал. Даже в самые трудные годы Ли Чан не был таким худым и оборванным. Только глаза остались прежними — спокойными и умными. А лицо сморщилось, почернело. Давно не стриженные седые волосы грязными свалявшимися космами свисали на лоб и плечи.

— Федья?..

Даже голоса его, тихого и какого-то шипящего, не признавал Федор Григорьевич. Нестерпимая жалость сдавила сердце. Он грузно опустился на пол рядом с Ли Чаном. Старики обнялись.

— Давно Лин-тай япон увел? — спросил Ли Чан, глядя на затухающий огонек.

Федор Григорьевич рассказал.

— Да чего же мы сидим-то? — опомнился он. — Ты, поди, голодный. И в баньку тебе нужно, друг. Пойдем ко мне, Чана!

Ли Чан удивленно поднял глаза. Он не понимал, что говорит ему Федор. Горела разбитая жандармами голова, ломило иссеченные плетьми ноги.

— Куда пойдем?

— Ко мне, чудак! Сейчас баньку соорудим за милую душу. Поешь, выспишься на теплой печке.

Ли Чан понял. Немного подумав, тихо поднялся.

— Пойдем.

Только вечером, вымывшись в бане, поев хлеба с солеными огурцами, выспавшись и переодевшись в чистое белье Коврова, Ли Чан разговорился.

— Про Лизу не слыхал, друг, — теперь он называл Федора Григорьевича только так. — Один — он давно сидит — рассказывал: была русская. Тоже ночью привози. А другой ночь увози. Куда — никто не знай. Может, она? Япон не скажет. Убивай много. Смерть. Рукой шевельни — тут. Он, — так Ли Чан звал японцев, — кричит: моя Ван прятал. А моя откуда знай, где Ван? — старик опустил глаза и вздохнул. — Шибко били. Вода польют, на мороз тащи — опять лупи-лупи. Плеть бил. Сапог бил. Палка бил. Пятка, — он задумался, подыскивая слово. — Палкой по пяткам бил. Ой, как больно, друг!..

Федор Григорьевич закусил губу, боясь закричать. Если не пожалели старика, то, значит, и Лизу... Такие муки! За что?!.

— Есть старая сказка о заморском драконе, — задумчиво сказал Ли Чан. — Он прилетит пить кровь китайцев. На себя работать заставит. И будто бы, — Ли Чан понизил голос, — богатырь со звездой придет. Убьет дракона. Вот. А когда это будет... кто знает?

— Кто знает... — эхом отозвался Ковров.

С того вечера старики «мыкали горе» вместе. Ли Чан с утра ходил на базар, выносил продавать табуретки, скамеечки, подставки для цветов, легкие остовы ширм, сделанные Федором Григорьевичем, а Ковров копался в сарайчике: пилил, строгал, мастерил. Этим и кормились. Дрова, горячий чай, кусок хлеба с солью.