Николай Кожевников - Гибель дракона

Бетонированный потолок и стены блиндажа, способные выдержать любую бомбежку, украшала надпись: «Приют странника» под нарисованным шалашом из бамбука. Возле застекленной амбразуры, защищенной бронированным козырьком, стояли деревянные кресла и стол с разложенными на нем биноклями. С потолка опускались окуляры стереотрубы. Подошла легковая машина. Встречавший генералов офицер доложил:

— Полигон к опытам подготовлен полностью, бревна разложены точно по чертежу.

— Головы, туловища закрыты?

— Так точно.

— Хорошо, отдыхайте.

Исии не любил, когда опыты кончались смертью «бревна». Терялся весь смысл опыта — силы и средства тратились даром. Каждый подопытный — объект для наблюдения. Он умрет, но прежде будет точно установлена область заражения, записаны время ранения и смерти. Нужно подсчитать, когда быстрее наступает летальный исход: от заражения верхних или нижних конечностей?

Исии, Кавасима и несколько научных сотрудников прошли в блиндаж.

— Начнем, господа! — весело сказал Исии, раздеваясь. — Прошу оставить ваши чисто теоретические споры. У нас мало времени.

Взявшись за рукоятку рубильника, он припал к окуляру стереотрубы. Остальные разобрали бинокли и подошли к амбразуре.

— Приготовились. Даю ток!

Лиза почувствовала тупой удар в икру левой ноги, а уж потом до нее донесся грохот взрыва. Она вздрогнула, дернулась. Веревки, перебитые осколками, оборвались. Лиза упала на спину...

— Я говорил, господа, — недовольно произнес Исии, — нужно приковывать цепями. Открытая рана, если она произведена скользящим осколком, может стерилизоваться. Видите, подопытный был ранен в тыльную часть ноги. И упал на спину. Кровь получает возможность свободного тока.

— Я рассчитывал именно на это, господин генерал, — отозвался Кавасима. — Предусмотреть всего невозможно. В боевых условиях мы, конечно, встретимся и с подобным случаем. Но я уверен, — заговорил он с гордостью, — культивированный мной штамм газовой гангрены не боится тока крови. Возбудитель задерживается в омертвевших от удара тканях.

— Прекрасно, — Исии прекратил наблюдение. — Заметьте время, поручик, — обратился он к молодому врачу.

— Одиннадцать двадцать, господин профессор, — откликнулся тот, — конец опыта в одиннадцать пятьдесят.

— Отлично. Подведем некоторые итоги.

Лиза очнулась, когда с нее сняли железный колпак и в лицо пахнул морозный ветер. Открыв глаза, увидела лица японцев. Кто-то перевязал ей ногу. Боли она уже не чувствовала, осталась слабость. Ее отнесли к подошедшей машине. Там лежали четверо, Лиза не знала их. Рядом бросили человека без имени. Он тяжело дышал. Лиза не заметила на нем ни бинтов, ни крови, осколки не задели его. Он приподнялся, слегка дернул цепь, сковывавшую ему руки, и Лиза увидела, как распалась цепь. Это показалось сном. Лиза закрыла глаза. Но снова взглянув на него, убедилась окончательно: руки его свободны. Медленно подтянув под себя единственную ногу, человек без имени замер.

Начиналась поземка. Летели в лицо колючие крупинки снега, больно секли кожу, отвыкшую от свежего воздуха. Холодный ветер пронизывал тонкое платье Лизы, она замерзала. Принесли Цзюн Мин-ци с перебинтованными руками. Он застонал и потерял сознание. Один из солдат задержался около него, вытирая окровавленные руки. Отходя, он ударил китайца сапогом в бок и засмеялся, когда тот надрывно закашлялся. Заметив раскованного, солдат направился к нему, на ходу отстегивая плеть. Но раньше чем он успел поднять руку, человек без имени прыгнул к нему на грудь, крепко обхватил плечи солдата высохшими руками. Оба они упали на землю и покатились, рыча, как звери. К ним бежали солдаты и что-то кричали.

Напряженно вглядываясь в сплетенные тела, Лиза увидела, как человек без имени впился зубами в горло солдата. Раздался дикий, полный смертельного ужаса вопль, перешедший в затихающий хрип. Ноги японца судорожно дернулись. Он колотил рукояткой плети по открытой голове человека без имени, но тот словно окоченел, ничего не чувствуя и не слыша. Подбежавшие солдаты оттащили его и долго били тяжелыми сапогами по лицу, по груди, по животу. Над мертвым солдатом склонился офицер, пытаясь влить ему в полуоткрытый рот, застывший в крике, вино из блестящей фляги.

Руки в зеленых перчатках с крючковатыми хищными пальцами и перекошенное ненавистью лицо офицера — вот последнее, что запомнила Лиза.

Околоточный надзиратель приходил во всякое время дня и ночи. Топая сапогами, широко раскрывая дверь, он вваливался в избушку и, подсев к столу, начинал утомительно долго, повторяя одни и те же вопросы, выведывать у Федора Григорьевича, кто приходил к нему, зачем, что говорил. Допрос непременно кончался угрозой: «Не скажешь, где Мишка Зотов — не видать тебе жизни!» Федор Григорьевич отмалчивался, сносил эти посещения терпеливо, чтобы не дать ни малой причины к аресту, — это была наука Ивана Матвеевича Гончаренко. «Стерпи. Плюнь на него. Кто он, этот околоточный? Человек без роду, без племени. Не долго ему властвовать!» Федор Григорьевич выполнял в это же время сложный тайный заказ: делал маленькие деревянные ящички с несколькими дырками и рукояткой. Уже много времени спустя, когда он изготовил их штук пятьдесят, Гончаренко объяснил, что это для мин, которые заряжают здесь, в городе, а потом отправляют «туда» — и махнул рукой на Хинган.