Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Кроме осколочно-фугасных подвезли по пять штук специальных бетонобойных снарядов. Они были тяжелее обычных, при попадании пробивали толстые стены, большой слой земли, и сила взрыва превышала обычные заряды.

Снова появилась наша авиация. Небольшие группы бомбардировщиков и штурмовиков в сопровождении истребителей наносили удары по объектам немецкой обороны. На наши позиции летели гаубичные снаряды. Им отвечали дальнобойные орудия, но огонь велся редкий. По всему угадывалось, что силы копятся для главного удара.

Командира батареи несколько раз вызывали к начальству. Он получал какие-то инструкции. Позже подошел командир танкового батальона Сенченко. Швыдко был отправлен с ожогами в санбат, а старший лейтенант был утвержден на должность комбата. Его поздравляли, хлопали по плечам. Сенченко с трудом скрывал гордость, отшучивался:

– Какой я комбат. У меня всего десять танков, из них один непотопляемый Т-70, почти танкетка.

Появился и командир десантной роты лейтенант Валентин Звонарев. Состоялось короткое совещание, на которое Пантелеев пригласил командиров машин. Расселись кружком на траве, капитан развернул карту. Сообщил, что с рассветом начнется наступление.

– Вот маршрут танкового батальона и нашей батареи, – показывал Пантелеев направление. – Немцы, по данным разведки, стянули сюда значительное количество танков, артиллерию. Среди машин имеются несколько «Пантер». Насчет «Тигров» не знаю. Но эти кошки себя показали. Били наши танки за километр с первого-второго выстрела.

Пантелеев сообщил, что их батарее и батальону Сенченко приказано не распыляться и, если наступление пойдет, как задумано, двигать без остановок к железнодорожной линии.

– Цель – перекрыть дорогу возле переезда «тридцать восьмой километр». При необходимости взорвать полотно. Для этого и получили бетонобойные снаряды. Кроме того, с нами будет отделение саперов-подрывников. Движение составов по железной ветке должно быть прекращено. Любой ценой – как говорит наш замполит.

При этих словах все невесело посмеялись. Радоваться особенно нечему. Мало того что предстоит проламывать оборону, где погорела целая бригада, но еще и придется лезть в немецкий тыл. А двенадцать километров – это на карте двенадцать. На войне прямым путем не ходят. Неизвестно, что там ожидает впереди.

Неторопливо закурили, затем озабоченно высказался лейтенант Звонарев:

– Роту мою пополнили, но если начнется такая же мясорубка, как прошлый раз, десантникам придется прыгать с машин и двигаться самостоятельно.

– Поэтому мы и будем наступать на правом фланге. Основной удар наносится левее. Прыгайте, но от танков и самоходок не отставать. В случае чего мы вас подождем.

– Иван Васильевич, – сказал Чистяков. – Ну а если наступление захлебнется…

– Не захлебнется. Настрой у командования решительный. До Орла всего ничего осталось, а мы топчемся на месте. Поэтому два дня передышки дали, пополнение прибыло. Ну а у нас задача своя – в любом случае добраться до железной дороги и перекрыть ее. А дальше путь на Орел. Да, напоминаю, каждая самоходка должна иметь полуторный запас снарядов. Танкисты тоже загружаются под завязку. Кроме того, за нами будет двигаться бронированный тягач и «студебекер» с боезапасом.

Совещание длилось недолго. Вскоре все разошлись. Чистяков рассказал о предстоящем задании экипажу. Реагировали по-разному. Наводчик Коля Серов, как всегда, рвался в бой, Ваня Манихин задумался, поскучнел. Радист Костя Денисов вздыхал, пытался улыбаться. Лученок прямо заявил:

– Опять нас суют, как затычку! Пантелеев, что ли, напросился? Пока доберемся, пять раз подобьют.

Чистяков промолчал. Повторять какие-то бодрые слова бессмысленно. Люди устали от войны, хотя понимают, ей конца-края не видать. Если тринадцать машин специально бросают к железной дороге, несмотря на сложное положение под Вязниками, то приказ придется выполнять до конца. А там как повезет.

Принесли ужин: ячневую кашу с тушенкой и сухой паек на сутки. Кроме фляжки водки, которую выдал старшина, у экипажа имелось в запасе с пол-литра спирта. За ужином прибрали и водку и спирт.

– Чего беречь, – рассуждал Серов, разливая остатки. – Может, завтра пить некому будет.

– Мне хватит, – сказал Саня, отставляя в сторону кружку. – Схожу в санчасть на часок.

Когда лейтенант уходил, Тимофей Лученок посмотрел ему вслед.

– Иди-иди. Чую, для кого-то завтрашний день последним будет.