Михаил Аношкин - Трудный переход

Появился капитан Курнышев, собрал командиров взводов. Лейтенант Васенев от ротного прибежал быстро, построил бойцов.

— Через десять минут в атаку поднимется пехота, — сказал он, волнуясь. — Мы входим в прорыв и очищаем дорогу от мин и фугасов. Очищать только дорогу и ближние тропинки. На пути встретятся землянки. Разминировать лишь те, которые примыкают к дороге. В глубь леса не удаляться. Командование не сможет ввести в прорыв новые части, если мы не очистим дорогу. Требую четкости и быстроты. Понял, Ишакин?

— Понял, товарищ лейтенант. Я из понятливых, — обидчиво добавил он, потому что ему не понравилось, что Васенев выделил его одного.

— Рядовой Гордеев, будете у меня связным.

— Как прикажете.

Штурмовики возвращались на свои базы. Где-то впереди заревели невидимые моторы танков, залязгали гусеницы, и будто вновь вздрогнула земля, но теперь уже под тяжестью брони. Танки устремились вперед, следом за ними поднялась пехота. И хотя минеры ее не видели, но зато отчетливо слышали, как родился и стал лавиной нарастать человеческий могучий рев:

— …а …а, — который потом оформился в знакомое боевое русское «ур-ра!».

— Пошли соколики, — вздохнул Гордей Фомич. — Пошли родимые. Суворовцы — чудо-богатыри.

Немецкая оборона ожила. Несколько снарядов вздыбили землю над передовой, но там никого не было, потому что пехота уже устремилась вперед. Стреляли уцелевшие немецкие пулеметы, зло заливались автоматы. Но это была агония.

Курнышев вывел роту на дорогу, по которой только что прогрохотали тапки. Вот и передний край. Смятые проволочные заграждения. Опустевшие, но еще хранившие людское тепло обжитые окопы. А вот и первые наши убитые. В кювете лежит красноармеец, подогнув под себя правую ногу. Голова уткнулась в лист подорожника, а правая рука, которая не выпустила автомата, была откинута вперед. Видно, смерть была мгновенной. Как бежал парень в атаку, так и ткнулся бездыханно в землю, сохраняя даже в неподвижности стремительность.

А вон тридцатьчетверка, подорвавшаяся на мине. У нее порваны траки на правой гусенице. Если бы танк шел по дороге, то беды могло бы не случиться. А он свернул на еле видимую заросшую тропинку, которая ответвлялась от дороги и убегала в березовый лес. Один танкист стоял возле танка, запустив пятерню в черные волосы, и печально смотрел на порванную гусеницу. А другой сидел на башне и курил, сняв шлем.

Навстречу из-за поворота появилась колонна пленных. Ее конвоировали всего четыре автоматчика — двое по бокам да по одному спереди и сзади. Конвоиры — молодые ребята, у троих на груди поблескивали медали, а у того, который вышагивал впереди, красовались две Красные Звезды. Пленных было человек сто. Самых разных возрастов. Были такие, у которых щетина серебрилась, как иней. И такие, у которых чернел первый пушок на верхней губе. Брели устало, понурив голову. Молодые старались держаться бодро, но не от сознания своей «высшей расы», как это было с пленными первых дней войны, а от радости, что для них война кончилась благополучно, а сказкам о зверствах большевиков они уже давно не верили. Они уцелели в этой утренней молотилке, которую им устроили наши артиллеристы и летчики, а потом пехота и танки, и благодарили своего бога, что отнесся к ним так милостиво. Горела земля, плавился металл, лопался, как яичная скорлупа, железобетон дотов — это был сплошной кошмар! На месте блиндажей сейчас торчали искореженные бревна. Окопы и ходы сообщения настолько перепаханы, что не скоро разберешь что к чему. И трудно было поверить, как в этом аду могло уцелеть хоть что-нибудь живое.

И пленные немцы, проходя мимо этого страшного места, которое два часа назад называлось передним краем, многозначительно переглядывались между собой, щелкали языками, по всей вероятности дивясь своему второму рождению. А ведь сколько их соотечественников оказалось похороненными под этими обломками!

Гордеев сказал сержанту, шествующему во главе колонны:

— А похоже, что вон тот немец ранен в руку. Ты хоть дал бы им пакет, они бы его перевязали.

— Это который же? — нахмурился сержант.

— А вон белобрысый, в очках, вишь, поддерживает левую руку за локоть.

— Верно, а я и не заметил. Славяне, у кого есть пакет? — обратился он к солдатам-конвоирам.

Пакета ни у кого не оказалось: все израсходовали сегодня на своих товарищей. Тогда высунулся Трусов:

— Старшой, можно я отдам?

Андреев разрешил.

— Помалкивал бы в тряпочку, — заметил Ишакин. — Доброхот какой нашелся!