Михаил Аношкин - Трудный переход

— А ты что, Демиденко, не боишься их?

— И я, товарищ военврач, боюсь.

— Спасибо за откровенность. Это мука — лежать прикованным к постели, а в это время в тебя бомбы кидают. Верно, Алехин?

— Так точно, товарищ военврач, боязно.

— Были бы здоровые ноги, убежал бы, спрятался бы, а тут — лежи. Но ничего, Алехин, сегодня зенитчики трех сбили, завтра, если прилетят, десять собьют. И пусть попробуют сунуться еще. Город освобожден недавно, а теперь налаживают противовоздушную оборону.

Кореньков осмотрел Алехина и Демиденко, перевязки им пока не назначил и собрался уходить. Тогда Андреев, преодолев волнение, проговорил:

— Разрешите обратиться, товарищ военврач?

— Что у тебя?

— Вы из Кыштыма, я знаю.

— Правильно. Земляк?

— Да.

— Как, говоришь, твоя фамилия?

— Андреев.

Доктор смешно собрал на лбу морщинки и неожиданно улыбнулся, широко так, приветливо:

— Помню. Ты у Анны Сергеевны немецкий язык изучал?

— Так точно! Мы с вами на охоте встречались, на Разрезах, помните? В сентябре сорокового?

— Может быть. Гляди, Света, первого земляка за войну встретил, а сколько через мои руки раненых прошло!

— И я тоже первого!

Андрей Тихонович и Света ушли. Демиденко, обладатель баритона, спросил:

— Повезло тебе, лейтенант. Где же такой Киштим?

— Кыштым, — поправил Андреев. — На Урале, возле Челябинска.

Вскоре Григория унесли на перевязку. Света в белой косынке ловко принялась разбинтовывать ногу. В медсанбате, после операции, Григорию положили под ногу деревянную шину, и она была очень неудобной, потому что не сгибалась. Сейчас, когда Света сняла ее, ноге стало легче, Григорий даже вздохнул облегченно. Появился Кореньков. Он рывком содрал с раны тампон, аж слеза прошибла, так было больно. Потом обжал края раны прохладными пальцами и один раз так сильно нажал, что Григорий непроизвольно ойкнул.

— Думаешь, если я земляк, так от боли освобожу?

— Ничего я не думаю, — сердито отозвался Андреев, его все еще сверлила колючая боль.

— И то хорошо. Не обещаю, что будешь брать призы в марафонском беге, но на охоту ходить будешь вполне.

— Спасибо.

— Я ни при чем. Могло всю коленную чашечку разнести, да не разнесло, слава аллаху. И я вспомнил — я возглавлял врачебную комиссию, когда тебя призывали. У тебя был аппендикс.

— Так точно!

— Операцию делал не я, в армию ты уехал позднее других. Правильно?

— Сходится, товарищ военврач.

— Ну вот, а ты говоришь, что я не помню тебя.

— Не говорил я этого.

— Вслух не говорил, а про себя.

На ногу наложили специальную проволочную шину, и она пришлась впору, ноге было лучше.

В палате Григорий отдышался от перевязки. Рану обработали спиртом, что ли, и ее сильно саднило. Был свет не мил, и Григорий не отвечал на вопросы, которые задавал Демиденко. Тот, в конце концов поняв, что соседу худо, умолк.

Когда боль успокоилась, Андреев стал думать о Коренькове. Анна Сергеевна, его жена, преподавала немецкий язык. Григорий у нее учился. Сначала в пятом и шестом классах, потом в педучилище. Когда она появилась в педучилище, по классному журналу сверила, нет ли здесь прежних учеников, и нашла Андреева. Вызвала, а он отвечал урок туго. Она сказала:

— Недовольна тобой, Андреев, весьма. Живешь старым багажом, а он у тебя невелик. В шестом знал столько же, сколько сейчас. Придется подтянуться.

Но с немецким у него так и не клеилось.

Врача в городке знал и стар и мал. У него лечились. Ходили за советом. Он жил общей жизнью с кыштымцами, ничем не выделяя себя. Ходил на охоту, удил рыбу, сажал картошку в огороде, разводил малину. И это нравилось. Андрей Тихонович, по твердому убеждению кыштымцев, мог любого вылечить от недуга и этим как бы возвышался над всеми. Но вместе с тем с ним можно было расхлебать на берегу лесного озера уху из окуней, потолковать, как лучше обрезать и укрыть на зиму малину, заночевать у костра на охоте. Рабочие люди ценят человека за знания и умение, но они любят его, если он к тому же прост и понятен, как и все.

Вот таким и был врач Кореньков, и, конечно же, Григорий знал его. И удивлялся тому, как это Андрей Тихонович умудрялся запомнить чуть ли не каждого кыштымца.

Осенью сорокового Григорий собрался в армию. Напоследок, в теплый сентябрьский денек, решил с друзьями сходить на охоту. За горами Егозой и Сугомак, в долине, есть озеро, которое называется Разрезы. В давние демидовские времена на этом месте пробили шахту и добывали железную руду. Потом руда иссякла, рудник забросили. Пробились грунтовые воды и затопили выработки. Получилось довольно большое озеро. По осени здесь жировали утки. В то время охотники туда заглядывали редко, потому что далеко было идти.