Нгуен Тяу - Выжженный край

Шинь, подражая ему, начал размахивать руками и ногами.

— Пошли, Шинь, — окликнул его Хьен.

— Скок-поскок! Би-би-и!

Издавая этот клич, мальчик рысцой трусил за Хьеном. Воображение рисовало ему то скачущего за ним во весь опор коня, то военный «додж», выпускающий густые клубы черного дыма. Пока Хьен купался и стирал, он, подобрав снятый Хьеном бинт, привязал его к похожей на колесо железной катушке от телефонного шнура и таскал ее за собой по щебенке, покрывавшей берег.

У реки и в сквере было не так жарко. Вдоль улицы, за деревьями, над зеленью кустарника и броскими красками клумб маленькими тучками поднималась пыль — студенты и старшие школьники с лопатами, мотыгами и метлами в руках вышли наводить порядок в городе. Революционный настрой охватил всех единым порывом, и молодежь работала с удовольствием. То и дело раздавался смех, слышались веселые шутки. Здесь были и девушки в изящных белых аозай, форме колледжей, и юноши в модных узеньких нейлоновых брюках с отливом.

Хьену с Шинем, идущим через сквер мимо этих молодых людей, показалось, что они попали на большое гулянье. Задорные молодые лица, оборачивающиеся к Хьену, светились доброжелательностью. Несколько парней заговорили с ним, и Хьен остановился. В этот момент из ворот находившегося неподалеку студенческого клуба медленно выехала агитмашина.

На переднем сиденье, держа в руке микрофон, сидела девушка с прямыми до плеч волосами, в лиловом аозай, и пела «Освободим наш Юг». Юноши и девушки, подметавшие улицу и сквер, с готовностью, весело подхватили песню, и их голоса, поначалу звучавшие вразнобой, с каждой минутой делались все дружнее и громче.

Хьен невольно поискал глазами Тху Лан — в машине и на дороге, — но ее нигде не было видно.

В то раннее туманное утро на пляже в Тхуанане Хьен и подумать не мог, что их случайная встреча перерастет в продолжительное знакомство. За это время Хьен успел несколько раз повидаться со стариком и его дочерью. Интересно, что, если бы даже та встреча в Тхуанане не состоялась, Хьен рано или поздно все равно бы столкнулся с этой семьей: старик с дочерью, как оказалось, поселились в районе, за порядок и котором отвечала часть, где служил Хьен.

Они жили в одноэтажном домике, в котором было всего три комнаты, на широкой, но безлюдной сейчас улице, где под немолчный стрекот цикад в воздухе, напоенном жаркими лучами начинающегося лета, с деревьев феникс облетали маленькие желтые лепестки. Старик был членом культурной комиссии при городской комендатуре и как-то раз зашел проведать Хьена в один из домов, глядевшихся в гладь Ароматной, где квартировала их рота. А затем и Хьен — этого просто требовали приличия — нанес свой ответный визит.

Тху Лан боялась, что Хьен забудет помер дома, и поджидала его у ворот, там, где струилось благоухание желтых орхидей, затенявших идущую к подъезду дорожку. Белое платье встречавшей его девушки, солнечные зайчики, игравшие на листьях, неожиданно пришедшее ощущение приятной прохлады — все это показалось ему близким, хорошо знакомым, а может, подумалось ему, просто напомнило страницы давно забытых книг, которые он читал когда-то в Ханое, в те времена, когда с учебниками под мышкой бегал в школу.

Уже сидя напротив профессора и держа в руках чашку с ароматным, сдобренным лотосом дымящимся чаем, Хьен все еще не мог отделаться от какой-то растерянности, недоумения: трудно было поверить, что девушка в традиционном белом аозай, поджидавшая его под желтыми орхидеями, и весьма современная девица в джинсах и броской маечке, прятавшаяся за спину отца в Тхуанане, — это один и тот же человек.

Старый профессор с видимым удовольствием беседовал с Хьеном. и это тоже немало удивило его. Хьен считал, что в то утро переусердствовал, толкуя со стариком про местную интеллигенцию и ее понимание гуманизма, и старик наверняка сердится на него. Однако это оказалось не так. Профессор принялся подробно расспрашивать его о жизни на Севере, о социализме. Хьен решил рассказать о себе и о своих сверстниках, постаравшись, однако, сделать это так, чтобы не показаться нескромным. Рассказывал он долго и среди прочего припомнил, как еще пятилетним мальчишкой, держась за руку матери, шагал в гневно гудящих, колышущихся, словно волны, людских колоннах вокруг озера Возвращенного Меча в тот день, когда вся столица вышла на демонстрацию протеста против зверского отравления заключенных в Фулое [14] Имеется в виду массовое отравление заключенных в политической тюрьме в Фулое, Южный Вьетнам (1959 г.). . Рассказал о том дне, когда вместе с другими призывниками сел в длинный состав, уходивший на фронт, о том, что с тех пор среди множества воспоминаний о Ханое, городе, где он родился и вырос, хранит и память о вокзале, над которым взметнулся лес машущих вслед поезду рук.