«Нет уже больше этого маленького смешного Танаки, такого веселого, хорошего товарища. Нет и Кухара. Какой был здоровяк! Даже унтеры опасались его. Не стало и бывшего студента Ватару, славного человека, умного советника в солдатских делах. Значит, они были коммунистами! Иначе и не могло быть. Они всегда говорили справедливые слова. Не они ли советовали солдатам держаться всем вместе, рука за руку? «В этом сила», говаривал Ватару».
Садао глубоко вздохнул и лег на живот. Он взял в рот травинку и, задумавшись, стал пожевывать ее, сплевывая в сторону желтую слюну.
Если сказать по правде, так это просто случайность, что он, Садао, еще не коммунист. Этот старый дурак майор плел какую-то чушь о компартии, о том, что ее не может и быть в Японии. Какой дурак! Вот он, Садао, докажет ему обратное и при первом же случае вступит в эту партию народа. И почему это он так долго колебался?
— От глупости, конечно, рядовой Садао, — громко сказал сам себе солдат. — Вы не понимали еще, что значит политическая организация единомыслящих, готовых к тяжелой и упорной борьбе. Вы думали, что вашего сочувствия этим людям будет достаточно. А теперь вот, пожалуйста, посмотрите, что получилось! Три солдата, три прекрасных товарища, три коммуниста погибли за ваше собственное дело, ради вас и миллионов других, подобных вам…
Садао в ярости ударил кулаком по земле и встал на колени. Сидя невдалеке на корточках, на Садао посматривал его друг Тари.
— Ты чего пялишь глаза, как унтерская жаба? — зло крикнул ему Садао.
— А ты потише, зайчик, потише! Здесь столько охотников, и все норовят к обеду получить кусочек жареного мяса.
Садао опять повалился в траву ничком и застыл так, будто заснул. Тари был прав. Надо быть поосторожнее. Так и до беды недолго. И улыбка унтера, сладкая сейчас, окажется потом страшнее зубов дракона.
Тари прилег на бугорок рядом с Садао. Это был здоровый малый, спокойный и рассудительный. Он был приятным человеком, таким, какими бывают верные товарищи. В батальоне его прозвали «силачом-демократом» за то, что он был необычайно силен и всегда говорил солдатам, не то посмеиваясь, не то серьезно, что все люди одинаковы, родились без всяких различий и равны во всем.
— Что генералы, что солдаты — все сделаны из г…, — частенько приговаривал Тари.
Эту дурь выбивали из него однажды несколько унтеров сразу, предварительно скрутив его крепкими кожаными ремнями. Тари и после этого говорил то же самое, демонстративно не сдаваясь унтерам.
— Побои проходят, — сказал он как-то товарищам, — а мысли остаются. Надо отрубить голову. Ну, тогда, конечно, никаких мыслей, беспокоящих господ унтеров, больше не будет.
Он любил Садао неясно, как можно любить брата. Ему нравился ясный ум и острый язык этого маленького солдатика. К тому же они были и земляками. А в городе до войны некоторое время работали на одном заводе. Но подружились они только в армии. Это была удивительная дружба. Пулеметчик Садао и пулеметчик Тари всегда были неразлучны. Даже в бою они держались вместе, один неподалеку от другого. Это были настоящие товарищи.
— Тари, — прошептал Садао, — я решил вступить в коммунистическую партию. Что скажешь?
— Я давно уже хотел тебе сказать об этом, Садао, — помолчав немного, ответил Тари. — Мне, откровенно говоря, не нравилось, что ты так долго решал.
— Ну, так теперь уже решено.
— Это большое дело. Садао. Такие люди, как ты, нам очень нужны. И я рад тому, что у тебя не осталось больше сомнений. Я сообщу о твоем желании в комитет.
Тари соскользнул с бугорка и крепко пожал руку Садао.
— Теперь будет еще труднее. Только теперь начинается настоящая борьба, — тихо сказал он.
К беседующим друзьям подошел солдат Нару. Тари, заметив его, переменил тему разговора. Смачно сплюнув в траву, он произнес:
— А хорошо сейчас, должно быть, в Японии! Вечерком греться, сидя у хибати [23] Хибати — печка в виде ведра, наполненного углем.
, или, еще лучше, зайти в чайный домик. Девушки играют на сямисэне [24] Сямисэн — японский трехструнный музыкальный инструмент вроде домры.
, нежно поют, а ты лежишь на цыновке и мечтаешь.
— Для этого надо иметь много денег, — быстро сказал Садао. — В такой домик нашего брата и на порог не пустят. Нам — что попроще да подешевле. Так, чтобы и любовь, и музыка, и песни — всё за пятьдесят сен [25] Сена — мелкая японская монетка.
. Не правда ли, Нару?
— Пулеметчик, видно, человек богатый, — ухмыляясь, ответил Нару. — Он ходил, наверное, до армии в чайные домики, где сразу расходуют не меньше пяти иен. Я знаю такие домики в Токио, в квартале Иосивары [26] Иосивара — район Токио, где сосредоточены так называемые чайные домики.
: бывал там.
Читать дальше